Когда же это бывает? Когда перед тобой не собеседник-единомышленник, которого можно подразнить двусмысленностью. Не оппонент, допускающий ошибку в споре, а враг. Перед ним был враг. И было бы просто нелепо оспаривать его вражеские сентенции таким образом, чтобы это не резало его — врага — слух.
— Что же вы считаете квинтэссенцией человеческого? — спросил Волобуев. — Давайте условимся: определения должны быть точными. Метод перечисления тривиальных понятий — честность, справедливость и прочее — не принимается.
— Есть такое определение, — сказал твердо Виталий. — Я имею в виду удовлетворение тем, что живешь не для себя.
— Вот как? Самопожертвование? Надрыв?
— Я сказал: удовлетворение. А может, и радость. Какое же здесь самопожертвование?
— Нет. Это не точно.
— Еще точнее? Пожалуйста: радость от выполненного тобою долга.
Вот когда к нему пришли эти слова! «Радость долга!» Вот с чего началась его заводская биография, вот что сроднило его с Женей, чьи глаза просили совета, поддержки.
— Думаю, что это чувство несвойственно миллионам, — Волобуев еще раз протянул Виталию свой портсигар. — Выходит, человечество делится на кучку пророков, постигших вершины духа, и на слепую массу, которая служит объектом нескончаемой духовной обработки. Не так ли? А что, если на протяжении человеческого существования у пророков не хватит аргументов, чтобы из каждого человека сделать полубожество?
— А что, если человечество, — Виталий взял у Волобуева папиросу, — начнет совсем с другого конца? И перед тем как усовершенствовать тонкость духа, возьмет хорошую дубинку да и примется гнать из общества всех негодяев, мошенников, тунеядцев, двуличных иуд, аферистов, проповедников человеческой подлости? Что тогда? Ведь у перечисленных лиц не хватит времени даже на то, чтобы красноречиво поспорить с «пророками»! Они молча будут лететь на свалку истории!
Волобуев опешил. Из холодных сытых глаз исчезла искорка защитной иронии. Картина, нарисованная Виталием, касалась непосредственно его и была неприятно реальной. Он смял недокуренную папиросу и бросил ее на паркет, хотя рядом была пепельница.
«Рассказал, все разболтал обо мне, свинья, — думал он о Крамаренко. — От зависти раззвонил про пенициллин и про все…»
— О-о! — пропел Волобуев, увидев входящую Катерину Марковну. — Да вы у меня сегодня герой! Даже румянец появился. Вот он, главный-то врач: кислород! — И, галантно помогая ей снять пальто, сообщил: — А мы тут сразу два события отмечаем. Во-первых, мой бесславный юбилей, а во-вторых… Прошу, маэстро! — сделал он театральный жест в сторону Крамаренко, — проинформируйте супругу о плане великого созидания!
«Что за омерзительный шут! — подумал Виталий. Он все еще был под впечатлением спора с Волобуевым. — Неужели он только мне так противен?»
Виталий обвел глазами присутствующих и с огорчением убедился, что и Зоя, и Захар, и Стасик совсем иначе думают о Волобуеве. Они с удовольствием принимали его балагурство. Даже утомленная прогулкой Катерина Марковна одобрительно улыбалась Волобуеву, а Женя была благодарна за то, что он приободрил мать комплиментом, и готова была за это простить ему все.
— Короче говоря, мать, решили мы строиться, — каким-то наигранным тоном, как показалось Виталию, сообщил Крамаренко и усадил жену в кресло. — Обсудили, постановили и пришли к выводу, что тесновато нам здесь. Попробуем расширяться за счет индивидуального сектора.
— Что это вы… вот так, вдруг? Ни с того ни с сего? — озабоченно спросила Катерина Марковна. — Мы ведь уже подсчитывали с тобой, — обратилась она к мужу, — вроде бы не по карману нам такое строительство. Да и вообще, стоит ли?
— По-моему, вполне стоит, мамаша, — нарушил минутное молчание Захар. И продолжал, награжденный ободряющим взглядом Омеляна Свиридовича: — Кубатура у нас не очень-то… Воздуху мало… Улица пыльная, автотранспортом загазована…
— А семейство растет, — Крамаренко показал глазами на Виталия.
— И еще больше вырастет, — подмигнула Зоя сестре, — скоро мы тут целый детский сад разведем.
— Так что ты, мать, давай нам свою резолюцию, — обнял Крамаренко жену, — и пиши «одобрить и приступить к выполнению».
— Конечно, мамочка, — защебетала Зоя, которая еще пять минут назад совершенно не понимала, для чего этот дом, — знаешь, как будет весело! И дети будут гулять целый день… Замечательно!