— Кто же все-таки докладчик? — спросила Женя, стараясь придать своему тону как можно больше безразличия.
— Как кто? Величко. За одну ночь подготовился. Письменный да он — больше таких ораторов нет на заводе: оба грамотные, подкованные, выступают без шпаргалок. Одним словом, то, что надо на данный период.
«Почему же Виталий скрыл от меня, что его лишили на диспуте слова? — думала Женя. — Пожалел? Боится лишний раз напомнить, что из-за меня… из-за моей семьи попал в такое постыдное положение?»
— Ты чего заскучала? — игриво спросил Подорожный. — Давай-ка вдвоем напишем о диспуте, отошлем в «Комсомольскую правду» и станем внешкорами центральной газеты.
— А зачем вам соавторы? — сухо спросила Женя. — Вы, по-моему, самостоятельно справитесь с этой задачей.
— Иногда соавторство с б л и ж а е т людей, — ответил он многозначительно и придвинулся к ней.
«Он, кажется, делает мне честь и флиртует со мной», — подумала Женя и отодвинулась к окошку.
— Что ж? Напишем, — в тон ему игриво сказала она, — а гонорар прокутим в ресторане. Идет? Я еще ни разу не была в ресторане с таким ответственным товарищем.
Она думала, что уколола его, но на самодовольном лице Подорожного не отразились ни смущение, ни обида.
— Разве у нас в городе есть приличные рестораны? — и он поджал презрительно губы. — Вот если бы нам в тот, где пьют кальвадос! Помнишь, как у Ремарка… — И зашептал ей на ухо: — Потому и не хожу к вам в библиотеку… Небось не предложишь Ремарка? Посоветуешь что-нибудь в духе социалистического реализма? Шибко идейное?
— Если бы я была писателем, — сказала Женя, — обязательно вывела бы в романе молодого человека, говорящего, как минимум, на трех языках.
— Полиглота? — поспешил показать свою эрудицию Подорожный.
— Нет. Хамелеона, — ответила Женя. — С отсталой частью молодежи этот человек позволяет себе беседовать, употребляя площадную ругань. Это, с его точки зрения, демократизирует общение с массами… Чтоб угодить некоторым руководителям, он не гнушается унылой бюрократической терминологией. А в интимной обстановке кокетничает восторгом по поводу кальвадоса…
— Ты… действительно видела такого человека? Слыхала его «три языка»? — спросил Подорожный, пытаясь улыбаться. Но в глазах был испуг.
— Да, представьте себе. Мне приходится часто бывать в цехах. Так что я слышала и как он говорит с рабочими, и как выступает на конференциях, ну и… как-то раз во время интимной беседы.
— Это очень тяжелое обвинение, — насупившись, сказал Подорожный. — А не кажется ли вам (он снова перешел на «вы»), что если даже вы правы… и этот молодой человек действительно иногда прибегает к «разноязычию»… Не приходило ли вам в голову, что его место… его обязанности требуют…
— Приспособленчества? — подсказала Женя.
— Зачем же так грубо?
— А как же прикажете называть поведение человека, который на досуге ярый враг всего примитивного, а общаясь с примитивными людьми, из кожи лезет, чтобы скрыть интеллект? — И Женя, сняв очки, подарила Подорожному убийственный взгляд и обворожительную улыбку. Она была счастлива, что хоть чем-то досадила ему за то, что он так подло обошелся с Виталием.
— Смотрите-ка, а начальство не сошло в центре: едет с нами на диспут, — сказал Подорожный, чтобы переменить тему. — Вот будет номер, если Величко не «раскачает» ребят. Тогда хоть сам выступай.
«Зачем я туда еду? — подумала Женя. — Виталий наверняка не придет… Надо сказать водителю, чтоб остановил машину, и я сойду».
Она посмотрела в окошко. Автобус уже свернул с главной улицы и, подпрыгивая, мчался по окраинному булыжнику. За окошком на первом плане мелькали приземистые домишки, узенькие тротуарчики из жужелки, глухие заборы, взрывавшиеся собачьим лаем возле каждой калитки. А на втором плане в синем небе проплывали медлительные стрелы башенных кранов. С высоты своего величия они снисходительно поглядывали на домишки и о чем-то шептались с весенними облаками.
«Ладно, послушаю», — решила Женя и еще раз с удовольствием посмотрела на примолкшего Подорожного.
V
Вместительный зал нового клуба при заводском общежитии был полон задолго до начала диспута. Подорожный приписывал это своей двухцветной афише, Величко считал, что молодежь привлекла его фамилия, а Лазарь Ильич, видавший виды завклубом, был уверен, что публику собрало небольшое рукописное объявление, обещавшее после диспута эстрадный концерт.