Виталий облюбовал себе место на неосвещенном балкончике по соседству с рефлекторной будкой. Отсюда он, сидя в тени, обозревал и сцену и почти весь зал, кроме задних рядов, расположенных под самым балкончиком. Женя успела занять единственное свободное кресло в последнем ряду, и поэтому Виталий не видел ее.
Он вслушивался в оживленный шум, смотрел, как девчата, пересмеиваясь, усаживаются по двое в одно кресло, и думал: «Ну хорошо — я отказался от слова. Но это просто кощунство, что его поручили Величко. Самолюбивому зазнайке, выскочке. Человеку, которому самое главное в жизни — его популярность. Ничего, — успокаивал себя Виталий. — Пусть поболтает. Представляю, какими трескучими фразами он обрушится на слушателей. Это будет не слово перед диспутом, а очередной каскад прописных истин. Девчата и хлопцы скажут потом коротко: «Трепалогия».
Виталий вспомнил собственные тезисы и представил себе, какой бы начался настоящий, большой разговор, если бы он сперва разделал под орех «хутора», а заодно и тех, кто пытался объявить их «приметами нового». Потом он обязательно сказал бы о своих хлопцах, которые пошли на помощь Сыромолотному… Да, он еще многое мог бы сказать, если бы не тесть, не его участок, на котором Виталий хотя и не был ни разу, но все равно запятнал свое имя.
В зале стихло. За стол президиума сели Михейко, директор завода, представитель горкома комсомола, Ву Кан и с самого края, поближе к трибуне, Величко.
Виталий смотрел на него и думал: «Вот уж кого я вижу насквозь. Каждый Ромкин жест говорит о том, что он ни на минуту не забывает, как бы поэффектнее выглядеть…»
Пока Подорожный в пространных выражениях открывал диспут, Величко наклонился к представителю горкома и что-то пошептал ему. Потом на блокнотном листке написал несколько слов и передал записку Михейко. Секретарь парткома прочитал и одобрительно кивнул головой. Но тут Величко заметил, что фотокорреспондент нацелил аппарат на президиум, и тотчас же поднял голову, отодвинув от себя горшок с цветком…
Наконец ему предоставили слово. Жидкие аплодисменты обрадовали Виталия. «Не так-то легко оглушить наших ребят громкими титулами. Вот и «знатный токарь» объявили, и то, и другое, а они ждут, что им скажут по существу. Начнет сейчас Величко «растекаться мыслью по древу» — и вовсе слушать перестанут…»
— Товарищи! — Сказал Величко. Он стал возле трибуны, но не взошел на нее.
«Знает, — подумал Виталий, — что при его маленьком росте будет торчать одна голова».
— Думал… долго думал, с чего бы начать… — И Величко сделал неестественно долгую паузу, как будто и в самом деле подыскивал слова, хотя Виталий мог поручиться головой, что тот вызубрил речь наизусть.
— Говорить о человеке будущего — значит прежде всего говорить о современнике… А говорить о современнике — это значит говорить и о себе…
«Довольно странное начало, — удивился Виталий, — во всяком случае для Ромки невыгодное».
— Когда мне поручили начать этот диспут, — продолжал Величко так тихо, что Виталий с трудом разбирал слова, — я согласился не сразу…
«Врет, как собака, — подумал Виталий, — одно то, что меня отстранили, а ему доверили, должно было доставить ему неописуемое удовольствие».
— Достоин ли я такого доверия? — спросил Величко, обращаясь к притихшему залу. — Не слишком ли много у меня за плечами ошибок, невыполненных обещаний, недоделанных дел?
«Интересно, куда он гнет, — все больше и больше изумлялся Виталий, — неужели надеется, что кто-нибудь крикнет: «Не робей, брат, достоин!»
— Но я согласился, — повысил голос Величко, — и не потому, что считаю себя без сучка без задоринки. А потому, что и я… и каждый из нас… Пусть за нашими плечами ошибки и есть еще у нас на совести пятна, но самое главное, что дает нам право говорить с Человеком Будущего, как с равным, — это наша любовь к родине, — он еще больше повысил голос и сделал шаг к рампе, — страстное желание построить новое общество и увековечить мир на земле! — Последнюю фразу он произнес торжественно, чуть-чуть нараспев, почти как стихи. И зал в ответ грохнул аплодисментами.
«Ничего не скажешь: все правильно, — вздохнул Виталий. — После такой патетической фразы как-то даже неудобно спросить у человека о чем-нибудь будничном, например, о том, как он поедом ел способных ребят, доводил до того, что по всему заводу разбегались от прославленного бригадира».
Но когда Величко заговорил о поселке, Виталий был просто ошеломлен: надо же быть таким наглым! Ведь он говорил о том же, о чем Виталий писал в своей статье и против чего Величко возражал с пеной у рта!