- Ты придешь еще?
- Приду.
Белые лилии растаяли за дверью.
Илья проснулся в полдень. На столе - груда исписанных листов. Он не стал их читать. Боялся. Он томился до вечера. Она не пришла, и ночь была ужасна. Илья вздрагивал от каждого шороха. Выходил на крыльцо. Спускался в сад. Возвращался. Полночи простоял у березы. Чудились бубнящий голос и плач. Продрогнув, под утро он лег в постель. Во сне дважды приходил к нему старик Ардикеевич, говорил: "Я мойщик, я мойщик окон". И смотрел с укором. В четвертом часу дня, закутавшись в старую кофту, Илья отправился в гости. "Я найду этот дом,- бурчал он, углубляясь в коварные закоулки,- я вас найду..." Крошечный - Илье по пояс - морщинистый мужик в кепке с пуговкой стоял на дороге. "Маладой чек,- пропел мужик,- доски не нужны? Я досочек припас, доскитес, железу оцинкованную..." Он заступил дорогу. Илья оттолкнул доброхота. "Младой чеэк..." - несся вслед слабый надтреснутый голос.
На этот раз он вышел к дому довольно скоро. Вымпел на ржавом гвозде казался совсем бурым. Подкова болталась. Илья постучал. Еще раз. Дернул дверь. Косо прибитая доска не пускала. Он развернулся и яростно заколотил в дверь ногой. Отворилось окно.
Илья увидел знакомое сморщенное лицо карлика в кепочке.
- Тесу надумали взять?
- Мне... Александра Ардикеевича,- сказал Илья, запинаясь.
- Нету его. Никого нету,- ответил торговец стройматериалом.
- Но... как же...
- Съехали они, говорю, что господин Тардикка, что мадам его. Съехали.
Лицо уплыло в сумеречную глубину. Окно захлопнулось. Илья постоял с минуту, потом пошел назад.
- Ага,- сказал он, пройдя шагов сто,- стало быть, съехали. Понятно.
Когда Илья говорил "понятно", это означало у него довольно серьезную степень растерянности. "Хотел бы я знать, придет ли она",- бормотал он. Только сейчас он сообразил, что не знает ее имени. Она не назвалась, а он не спросил. Была надежда на вечер.
Но никто не пришел. Ветер с холодным шелестом обрывал листья на березе, луна восковым кругом повисла над поселком. Постепенно круг желтел, краснел, наливался бордовым. Илья ушел в дом. Сел за стол и решительно пододвинул кипу листков. Строки вновь обожгли его и повели далеко. Он дочитал до конца. Мысли разбегались. Доносились голоса. Где-то спорили. Нет, это убеждали его. Слышишь?
Ты знаешь свой путь. Следуй им. Ты должен отъединиться на время от всего внешнего. Отойти от жены. "Уже",- сказал Илья. От семьи. "Ее и не было". Забыть мелкие, низкие, личные хлопоты.
"Это трудно",- сказал он. И тогда глаза твои откроются. И ты будешь продвигаться шаг за шагом, ступень за ступенью - и открывать глаза другим. И засияют чистые окна. "Мне пришла в голову идея рассказа",- сказал Илья. Их придет еще немало. "О самоубийце. Я знал одного самоубийцу. Теперь я понимаю, почему он был не вправе это делать. Помню его слова. Его лицо. Но если не ты открывал окно - не тебе и закрывать. Мой, протирай, шлифуй стекла. Вот твоя задача. Так?" Никто не ответил. Было слышно, как за стенами бродит ветер. Илья уронил голову на стол и забылся.
Проснулся он от пения. Пели там, далеко. Нет, она не пришла.
А почему, собственно, должна была прийти? Хочешь, чтобы надиктовала тебе собрание сочинений? Да нет, не о том речь. Я уже, наверно, влюблен. Несомненно влюблен. Не знаю, как без нее дальше...
Господи, а как же путь отъединения?
Он вышел на крыльцо. Луна стала меньше, темно-красный цвет сменился бледной зеленью и серебром. Окна соседнего дома светились. Илья прислушался. Больше не пели, едва доносилась музыка. Оборвалась. Шум мотора. Голос. Ее голос. Захлебывающийся, раненый. Опять мотор. Голос все тише. Мотор умолкает вдали.
И тишина. "А-а-а!" - закричал Илья и кинулся к забору. "Нельзя через забор". Он ударил ногой по штакетинам. Секция послушно легла на землю. В три прыжка достиг он крыльца. Дернул дверь.
Не открывается. Дернул сильнее. Держит. Рванул яростно. Поддалась. Холодно и пусто. Лунный свет заливает комнаты. Илья не слышал ничего, кроме гула собственного сердца. Дважды обошел он оба этажа, спотыкаясь о рухлядь плетеные стулья, медные шандалы, связки книг,- пока не наткнулся на не замеченную ранее дверцу. Открыл. Зеленый луч сквозь драную соломенную штору освещал кресло-качалку. Александр Ардикеевич, господин Тардикка, сидел в кресле неподвижно. Плед сполз, зацепившись за колено. Лунная спица колола глаз. Старик улыбался.
- Куда вы дели ее, несчастный старик? - хрипло сказал Илья, хватаясь за подлокотник и резко поворачивая качалку.
Господин Тардикка с легким стуком упал на пол. Илья наклонился. Перед ним была восковая кукла. Чуть дальше, у стены стояла большая плетеная корзина. В ней лежало несколько скомканных платьев, одно - в драконах и лилиях...
В воскресенье приехала Ванда. Илья ей понравился. В его глазах, еще недавно встревоженных и больных, светилось отрешенное спокойствие, может быть, даже затаенная мудрость.
- Ах,- сказала она,- ты был прав. Здешний воздух тебе на пользу. А в Москве по тебе все скучают. Объявились твои друзья, звонят наперебой. Всем ты стал нужен.
- Не может быть,- сказал Илья.
- Да, да, звонят вовсю. Кстати, в этом доме напротив,- ты интересовался,- так вот, там лет пять никто не живет. Хозяин умер, наследники за границей, в Бирме, что ли. Или в Непале. А жил в нем - мне Наташа Артемьева рассказывала - один чудак. Художник. Картины его, правда, нигде не выставлялись. И делал он восковые фигуры. Зачем - никто не знал. Во всяком случае, он ничего не продавал.
- Восковые фигуры? - спросил Илья деланно ровным голосом.
- Да. И исчез он из своей московской квартиры при загадочных обстоятельствах.
- При каких же?
- Заперся дома и много дней не выходил. Когда взломали дверь, квартира оказалась пуста. Только окно в мастерской распахнуто настежь. В феврале. На восьмом этаже. И с тех пор никаких следов.
- Действительно, история,- сказал Илья.
- И еще Наташа рассказала, что в детстве, когда она приезжала сюда на лето, бабушка строго-настрого запрещала ей подходить к забору перед этим домом.
- Почему?
- Не знаю. Боялась чего-то.
- Понятно,- сказал Илья.- И Наташа никогда не нарушала запрет?
- Говорит, что нет.
- А тот художник, говоришь, исчез через окно?
- Неизвестно.
- Странная история. Впрочем,- усмехнулся Илья,- свое окно распахнуть может каждый. Даже обязан.
- О чем ты? - спросила Ванда.
Илья не ответил.