— По тем документам, что он Миле подсунул, я это заметил. И кто его избранница?
— Прохоров, банкир.
— А-а-а! Так Сергей в финансисты податься решил! Понятно. А ты как сама? Что делать собираешься?
Я понимал, что ей сейчас, пожалуй, нисколько не легче, чем мне. Разве что к постели она не прикована. Но Сергей её уничтожил. И как-то надо помочь ей возродиться и жить. Очень надо жить. Порой даже когда жить совсем не хочется.
— Вот, пришла проситься к тебе на работу. Ты не думай, я ни зачем другим, просто по старой дружбе. Отправь меня в филиал, или в Крым обратно. Ты-то теперь в Москве останешься.
— Мне бы в живых остаться. Не знаю я ещё ничего. Лара, я тебя не брошу, вернее, в беде не брошу. А так прости, но между нами всё.
— У тебя Мила, я поняла. И она мне патологически нравится.
— Нет. Нет у меня Милы. К сожалению, нет.
— Так и будешь страдать по женщине, которая тебя любит? Просто так бездеятельно страдать?
— А мне ничего другого не остаётся.
— Дурак ты.
— Так я вроде и не отрицаю.
— Вот объясни мне, тёмной, как так получилось, что ты Милу на Лялю променял? Я понять просто хочу, почему пустышки Ляли всегда выигрывают.
— Наверно, потому, что иногда очень хочется быть сильным, хочется слепого обожания и почитания. Хочется быть мужчиной. Покровительствовать и купаться в обожании. А рядом с сильной женщиной это жуть как сложно. И тогда глупость порой кажется наивностью. Чувствуешь себя благодетелем, упиваешься собственным благородством и мнимым величием. А на самом деле просто купаешься в густом сиропе сахарном, но он высыхает и приобретает свойства твёрдой карамели или панциря. Так ты становишься скованным этим панцирем, в который сироп превратился. Только сделать уже ничего не можешь. Вот и анализируешь, как же ты так попал. А обратного пути уже и нет.
— Ты прав, Мила сильная. И она личность. Чего же тебе не хватало с ней?
— Глупостей.
— Ты их нашёл. Понимаю. Заметила.
— Можно подумать, что ты глупостей не делала.
— Делала, Илюша. Только когда я свои глупости совершала, я любила. И делала их ради любимого человека, пусть и против себя самой.
— Так и попали твоя жертвенность с моим эгоизмом на одну и ту же чашу весов.
— Добрый ты. Так что насчёт работы?
— Конечно — да. Сейчас выпишусь, и определим тебя.
— Ты бы Милу своим замом сделал. Она толковая, и она потянет.
— Потянет, но она художник.
— А ты предложи. Поплачься, насколько тяжело тебе сейчас, а доверить никому, кроме неё, не можешь. Ну, не мне тебя учить искусству управления и обольщения.
— Ты не понимаешь, у нас дети с ней, дочки-близняшки. Яна и Анита. Они на четыре месяца старше Мишки. Ты слышишь, что я тебе сказал?
— Так вот чем ты сердце своё добил. Миша твой сейчас где?
— У Милы — и папа, и Миша. Только папа, в отличие от меня, внучкам радуется.
— Погоди, Илюша. Ты детей видел?
— Конечно, видел, они так мне рады были. Ждали, представляешь, ждали они меня, знали по фотографии…
— Предложи ей работать с тобой. Предложи, Илюша.
Лара ушла. А я всё думал. Думал о женщинах. Таких, как Мила, или как Лара. Не умеем мы их ценить.
После обеда спал весь тихий час. А потом в палату вбежали они, все трое. Сокровища мои. Устроились у меня на коленях и наперебой рассказывали, как живут, и как играют, и во что, и про книжки, и про дедушку, и про песочницу, и что подрались с местным мальчиком, который не верил, что Мишка их брат родной, причём девочки подрались. И как мама Костика приходила к дедушке разбираться, а он её чаем напоил.
Я бы их слушал и слушал, и с рук бы не спускал никогда. И носы у них у всех троих одинаковые. И мимика родственная проскакивает. Мои же. Все трое мои.
Вот оно, счастье. Не заметил, как два часа пролетело. Мила домой засобиралась.
— Илюш, я все документы заму передала и его заявление на увольнение подписала. Дальше что? Надо же дела передавать кому-то. Он две недели отработает и всё.
— Может быть, примешь дела? Я не шучу, Мила, я серьёзно.
— Я не специалист.
— А если Ларису в помощь? Мила, подумай.
— Фирма неделима, как я понимаю? Алевтина на неё претендовать не может?
— Нет. Не может.
— Илюш, тут твой юрист звонил, говорит, у Алевтины деньги закончились, просила перевести.
— Перевела? — я внимательно смотрел на её реакцию, а она очень старалась изобразить безразличие.
— Нет. Отказала. Сказала, что оговорю с тобой сумму, и буду переводить первого числа каждого месяца однократно.
— Умница. Так дела фирмы принимаешь?
— Я подумаю. Пора нам, Илюша. Знаешь, почему подумаю? Потому что твоя почти бывшая о сыне даже не спросила. Вот так вот.