Взгляд Карины переместился с моего лица на Ванино, и ее накрыла новая порция радости. Она заворковала над ним, как над младенцем:
– Ой, кто это тут у нас такой миленький, маленький, сладенький!
– Осторожней, он может в жопу послать, – предупредил я и встал со скамейки, позволив Карине сесть и завалить брата обязательными вопросами для детей: «Как дела? Как учишься? Кем хочешь стать?»
Пока Пелагея и Рома стояли над клумбой цветов, развлекая Юлю («Мам, а это что за цветок? А вот это? Пап, а вот это что?»), а Лев с Кариной мучили бедного Ваню вопросами, Слава расположился чуть в стороне от всех, подперев плечом фонарный столб. Я подошел к нему, облокотившись с другой стороны, но разговора не получилось.
Из вновь подъехавшего такси высыпала новая порция гостей: трое мужчин и женщина, все примерно одного возраста – лет под сорок. Они кинулись приветствовать Льва, потом – Карину, один из них поздоровался с Пелагеей, и, когда Лев указал на нас со Славой, все четверо дружно двинулись к нам, пожали руки, поздравили Славу с «такой знаменательной датой». Слава вяло улыбался, рассыпаясь в благодарностях. Я быстро вычислил, что эта женщина в красном платье с глубоким декольте и вон тот седеющий мужчина – муж и жена. Они держались рядом, он приобнимал ее за талию, у обоих на правой руке кольца. Оставшиеся двое, скорее всего, были геями, но не были парой, они даже не смотрели друг на друга. Один из них, в черной рубашке с белой продольной полоской (бедный Лев!), пожимая мою руку, задержал на мне долгий взгляд. Он сразу привлек внимание геометричностью своей внешности: заостренные скулы, прямой нос и квадратный подбородок делали его голову похожей на многогранник. Выглядело необычно, но я не мог понять, считаю ли это красивым.
Когда все снова разбились на компании, скучковавшись в стороне, я сказал Славе, просто чтобы что-то сказать:
– У того мужика прикольная внешность.
Слава обернулся, посмотрел, кого я имею в виду, и попросил (или приказал?):
– Даже не подходи к нему.
– Почему?
– Он кусается.
– Ладно. – Я не понял, шутка это или как, и сменил тему: – А твои друзья будут?
– Нет. – Он постарался ответить непринужденно, но вышло тоскливо, вымученно даже.
– Почему?
– Они не могут прилететь.
Я постарался вспомнить Славин круг общения: фрилансер, рабочего коллектива нет, единственное окружение – такие же волонтеры в социальных учреждениях. Многие из них религиозны и делают добрые дела во имя Бога, особенно в детских домах, поддержку которым оказывает церковь.
– Ладно, – вздохнул я.
Я представил, как бы сейчас выглядела эта свадьба, если бы мама была жива. Наверное, мы бы прилетели вдвоем, она была бы свидетельницей у Славы, в таком же бежевом воздушном платье, как у Карины, и время от времени, когда никто не видит, она бы шикала: «Вынь руки из карманов» – или поправляла мне волосы, а я бы раздражался: «Отстань, мам». Или мы бы прилетели втроем: я, мама и какой-нибудь отчим, с которым мы бы обменивались колкими репликами, а мама бы говорила: «Прекратите ругаться», а я бы говорил: «Прости, мам», потому что мне бы не хотелось ее расстраивать. А может, мы прилетели бы вчетвером, или впятером, или вшестером: у меня были бы родные братья и сестры, среди которых мне пришлось бы играть роль старшего, то и дело перепроверяя, все ли на месте, и гадая, не задаст ли мне взбучку мама, если я потеряю хотя бы одного.
Но мамы нет, и свидетель у Славы – я.
– Спасибо, что ты здесь, – вдруг сказал он.
Я развел руками: не то чтобы у меня был выбор.
– Ты единственный в семье, кто меня поддерживает, – добавил Слава.
Иногда кажется, что родственная связь переоценена и при высоком уровне привязанности можно увидеть родителей, детей, братьев и сестер в ком угодно, кто не приходится нам таковым по крови. Но бывают моменты, когда мы обособляемся друг от друга, как острова в океане: есть Лев, Пелагея, Рома и Юля, есть я и Слава и есть Ваня – все мы вроде как части одного целого, но, говоря откровенно, только со Славой я связан до гробовой доски. Когда я пытаюсь представить свое семейное древо таким, каким его рисуют в школе на уроках биологии, то вижу между собой и Славой прочную неделимую нить, а все остальные звенья моей родословной – просто веревки, привязанные ко мне хлипкими узлами, могущими развязаться в любой миг. Иногда, в особо тоскливые моменты, я смотрю на Славу и думаю: «Все, что я знаю о своей семье, – искусственно, и только ты – настоящий».
Speak Now or Forever Hold Your Peace
Свадьба проходила в круглом праздничном павильоне приплюснутой формы – со стороны он был похож на металлическую кнопку, какие подкладывают на стулья училкам, а изнутри – на юрту с шаныраком. В центре павильона лежала красная ковровая дорожка, ведущая к сцене (напоминавшей алтарь), а по бокам от нее – стулья, выкрашенные серебряной краской.