Он с сомнением покосился на меня и позвал другого копа – гораздо больше похожего на настоящего копа («Потому что в фуражке», – подумал я), и мне опять стало весело.
Настоящий коп провел меня в светлую комнату, усадил за стол («Это что, стол из “Икеи”?» – смеялся я), сам коп разместился с другой стороны. Он попытался заглянуть мне в глаза, но у него не получилось, я отворачивался и качался из стороны в сторону – сам не знаю почему, меня это успокаивало. Казалось, так я устанавливал связь с самой Вселенной.
– С тобой что-то случилось? – спросил настоящий коп.
Я радостно закивал, потому что мы наконец перешли к главному.
– Да, конечно!
– Что случилось?
Я зашептал, как будто это был секрет:
– Меня совратили.
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать. Я ему это сказал.
– Пятнадцать, – задумчиво повторил коп. – Мы позвоним твоим родителям. Как их зовут?
Он начал что-то быстро печатать на компьютере, но я сказал:
– Их нет в вашей базе. Мы мигранты. Мы в мигрантской базе. У вас такая есть?
– Разберемся, – ответил коп. – Ты можешь назвать их имена?
Я назвал – и Славу, и Льва.
– Я из гей-семьи.
– Я понял, – кивнул коп.
– Слава бы сейчас обрадовался. Ему нравится, что тут можно говорить все как есть. То есть это клево, что в Канаде можно попасть в полицию и назвать обоих родителей, понимаете? В России так нельзя. В России я бы сейчас говорил только про Славу, и он бы приехал один. Это было бы лучше. Он бы не ругался. Слава добрый. В России вообще лучше, чем у вас. Вы не обижайтесь. Вы не обижаетесь на меня? Я не хочу вас обидеть, потому что у вас пистолет. У нас в России говорят, вы тут психи, можете стрельнуть в башку без предупреждения. Или это про Америку говорят? Я забыл…
– Ты курил травку?
Я как можно сильнее закачал головой:
– Нет, нет, нет, я не такой, вы что…
Испугавшись, что веду себя странно и даже не чувствую этого, я сел прямее, потер щеки и нахмурился, пытаясь изобразить серьезное лицо. Пока я рассчитывал степень, с какой лучше хмуриться, чтобы выглядеть нормально, коп косился на меня. Потом, встав со стула, он сказал:
– Мы позвоним твоему отцу.
– У меня два отца, а не один! – возмутился я. – Мы что, ехали в такую даль, чтобы мне тут одному отцу звонили, а не двоим?
Но он уже скрылся в коридоре и не слышал моих возмущений.
Пока я ждал родителей, несколько раз вспоминал о диктофонной записи – нужно было предъявить доказательства полиции, – но, как только я касался мобильника, на меня нападал панический страх: нельзя этого делать! Это же копы. Копы – это опасно, они самого меня посадят, я ведь накуренный, они так и скажут: ты накурился, мы тебя раскусили, а запись твою мы забираем, выложим в интернет, и все узнают, какой ты на самом деле. Да, так и сделают, копам нельзя доверять, так во всех фильмах говорят.
Поэтому я убирал руку от телефона и, продолжая покачиваться туда-сюда, ждал родителей. Мне было странно, что полицейские не допрашивают меня, не пытаются выяснить, кто меня совратил, – неужели им не интересно? А может, они в сговоре. Да, скорее всего, они в сговоре со всеми педофилами мира, прямо как католическая церковь, это все одна большая западная организация, странно, что я не замечал раньше такой очевидной связи. Сто процентов педофилы платят им взятки, чтобы те покрывали их, и поэтому у канадской полиции такие большие окна – очень большие окна, наверное, дорогие. У католиков в храмах тоже большие окна, да еще и вычурные такие, жуть.
Все показалось мне настолько логичным, что я, взбудораженный, заходил по комнате: вот сейчас приедут родители, я им это расскажу, и они офигеют!
Когда они приехали (через целую вечность, не очень-то они торопились меня спасать), я перестал бегать по кабинету и замер у стола. Настоящий коп, несколько сочувственно указав на меня, сказал им:
– Он сам пришел в участок, говорит, что его совратили.
– Совратили? – переспросил Слава.
– Похоже, что он курил травку.
– Травку? – Сложно сказать, что удивило Славу больше.
– Скорее всего да, – вздохнул коп.
– Мы можем поговорить с ним наедине?
Настоящий коп кивнул, шагнул из кабинета и прикрыл дверь. Первым ко мне подлетел Слава, приобнял за плечи, заботливо, как больного, усадил за икеевский стол, на место полицейского. Сам присел передо мной на корточки и негромко спросил:
– Что случилось?
Лев, несколько нарочито покашляв, сел на второй стул напротив меня.
– Меня совратили, – снова прошептал я – получилось почти восторженно. Посмотрев на Льва, я сказал: – Я все записал.
Слава совсем растерялся.
– Что записал? Объясни по порядку. Почему ты не с Пелагеей?