– Ты так странно смотришь, – Лорди перебила мои мысли.
Я моргнул, отвернулся. Что за бредятина лезет в голову?
– Может, прогуляемся? – предложил я.
– Давай! – Она оживилась, потянулась, как после пробуждения. – Можно я воспользуюсь вашей уборной?
– Чем? – растерялся я.
– Туалет, – пояснила Лорди таким тоном, как будто я не знаю, что такое уборная.
И что теперь? Сказать: «Да, конечно, в другом конце коридора, по дороге можешь посмотреть на фотки со свадьбы моих родителей. Кстати, они геи, и никто из них не хоккеист, а моя мать вообще умерла, я тебе наврал».
Лорди по-мультяшному пощелкала пальцами перед моими глазами.
– Эй, ты тут?
– Ага, – только и ответил я.
Она усмехнулась.
– Пустишь меня в ваш туалет или это какое-то священное место?
Перегородить ей дорогу было бы настолько комично, что я не решился. Негромко сказал:
– В конце коридора.
Когда она вышла за дверь, я понял, что это конец. Прижал ладони к глазам с такой силой, как будто хотел их выдавить, и начал тереть – пока пространство не замелькало цветными пятнами. «Ну зачем, зачем я ей соврал!» – вертелось в голове без перерыва.
То есть понятно, конечно, зачем. Сначала – для самого себя, для того, чтобы самому на секунду поверить в эту ложь, почувствовать себя частью обычной семьи. А потом уже было странно сознаваться, получалось двойное признание: и в том, что у меня два отца, и в том, что я лжец. А дальше как снежный ком: у меня два отца, я лжец, я выдал одного из них за «знакомого», я заставлял Лорди подниматься в комнату через окно, чтобы не проводить через коридор… Короче, как ни крути, а ситуация с каждым днем становилась хуже.
Лорди вернулась через несколько минут – невозмутимая, как и уходила. Спросила:
– Куда пойдем?
Я даже подумал, что она ничего не заметила: ну мало ли, может, она из тех, кто не привык смотреть по сторонам.
– Можно в кино, – машинально предложил я.
Она кивнула, сняла со спинки стула свою сумку, повертелась перед зеркалом. И как ни в чем ни бывало спросила:
– Теперь, когда я все поняла, можем выйти через дверь?
Чувство дурноты вернулось ко мне, собравшись в узел в животе.
– Что ты поняла?
Она, растеряв все свое самообладание, уронила руки вдоль тела (сумка тоже упала, стукнувшись об ее ноги) и с истеричными нотками в голосе спросила:
– Ну и зачем, Мики? Я, по-твоему, кто? Закостенелая дура из провинции?
– При чем тут провинция… – буркнул я. Слишком уж издевательски прозвучало у нее это слово.
– Я давно все поняла.
– Давно?
– Я не такая тупая, как ты думаешь.
Я тоже начал злиться.
– Ну раз ты не тупая, то сама поймешь, почему я не сказал правду.
– Нет, этого я понять не могу. – Она отчитывала меня как училка. – Ты в Канаде. В Ванкувере. Однополые семьи легальны. Ты… Ты ходишь по улицам и открыто куришь косяк! И ты не можешь сказать мне прямо такую мелочь?
– Что ты вообще об этом знаешь?! – Я сам не заметил, как перешел на крик. – Ты не жила так, как жил я!
– О, как ты жил? – Она издевательски собрала брови домиком, пародийно заговорив: – Бедного несчастного мальчика злющие геи вывезли в лучшую страну мира и заставили здесь жить? Какой кошмар!
– Закрой рот!
– Не смей со мной так разговаривать!
Моя рука, взметнувшись, ударила ее по щеке – я и сам не понял, как это случилось. Один звонкий удар, одна секунда, разделившая время на «до» и «после». В наступившей тишине я удивленно смотрел на свою ладонь, как будто она принадлежала не мне. Подняв взгляд, столкнулся с испуганными глазами Лорди – с испуганными, но, кажется, ни капли не удивленными. На мгновение меня охватил ужас от самого себя, мучительное чувство вины, толкающее в сторону Лорди, побуждающее взять ее лицо в свои ладони, начать целовать и повторять: «Прости, прости, прости, я не хотел», – пускай я ни капли ее не любил, мне было нужно это больше всего. И в этом повторяющемся, жарком и бессмысленном «прости» я явственно увидел тот день перед свадьбой, тот удар Льва, ту захлопывающуюся дверь перед моим носом.
Не знаю почему, но я почувствовал горький вкус во рту – наверное, это горечь разочарования.
– Я ухожу, – просто сказала Лорди, подняв свою сумку с пола. – Больше мне не пиши и не звони.
Она гордо пошла к окну, даже успела поставить одну ногу на подоконник, как я подлетел к ней и затараторил:
– Пожалуйста, не уходи, ты нужна мне, очень нужна, не уходи!..
Она вдруг рассмеялась.
– Знаешь, почему ты об этом просишь?
Я молчал, спросить сейчас «Почему?» было бы еще унизительней.
Она ответила, не дожидаясь вопроса: