Так или иначе, Ваня жил в тени Микиных проблем, о которых Слава и Лев были вынуждены думать постоянно. Слава прочитал с десяток книг по воспитанию, он знал, что трудные дети больше всего нуждаются в любви, и так сильно старался любить Мики, что, когда младший сын попадался под руку (а в руке тем временем был горячий кофе), Славу невольно раздражала Ванина прилипчивость.
А теперь, глядя на удаляющуюся спину, на острые лопатки под футболкой, Слава вдруг почувствовал себя таким… таким отстойным.
Перед отъездом Ваня рассказал им, что влюблен в девочку из соседнего дома и поэтому не хочет уезжать – из-за нее. Они сказали ему: «Ерунда, первая любовь быстро проходит». Что-то такое ответил Лев. Но и он, Слава, не возразил этой реплике. Он спрашивал себя: «А что я могу сказать? Мы не останемся здесь только потому, что в соседнем доме живет красивая девочка».
Несколько лет назад, когда Мики был чуть старше Вани, он тоже влюбился в девочку, и она разбила ему сердце. Слава тогда накрыл его пледом, уложил к себе на колени и обнимал несколько часов, пока Мики не успокоился и не заснул. Только сейчас, в аэропорту Сеула, он спросил сам себя: почему он не сделал для Вани того же самого?
Мики, неожиданно плюхнувшийся на диван напротив, вырвал Славу из размышлений. Он встревоженно спросил у сына:
– Ты где был?
– Сосал в туалете у спидозного наркомана, – ответил тот, глядя в мобильник.
Слава так и не придумал, как реагировать на подобные заявления сына. «Не смешно»? А если он и не шутит? Зная Мики, он может и не шутить…
Мики поймал его взгляд и фыркнул, закатывая глаза к потолку:
– Господи, я просто ходил поссать… – И заткнул уши наушниками.
Слава слегка наклонил голову к плечу, скосил взгляд на Льва: как тебе, мол, твой сын? Лев негромко шепнул:
– Пубертатная зараза…
Слава улыбнулся: иногда разные подходы к воспитанию сына разъединяли их, но в другие разы объединяло родительское раздражение, одно на двоих.
Прошло больше десяти минут в умиротворенной тишине, прежде чем Славу кольнула тревога: слишком тихо. Он вздрогнул, подался вперед, спросил:
– Где Ваня?
– Кажется, собирался искать Мики, – припомнил Лев, не выражая особого беспокойства.
– Но Мики-то здесь.
Он нашел Ваню в другом конце лаунж-зоны, залипающего на рыбок в большом аквариуме, и, сделав голос строже, сказал, чтобы тот не отходил так далеко. Мальчик нехотя отлип от стекла и поплелся за ним обратно к диванам. По пути Слава обернулся и сделал неловкую попытку наладить тактильный контакт, взъерошив сыну волосы, но Ваня увернулся от его руки.
До самого выхода на посадку Славе будет вспоминаться, как ни один из них не заметил, что Ваня пропал.
Больше всего Лев жалел о доме. О настоящем деревянном доме на берегу моря. В Новосибирске у них такой был, хотя в Новосибирске даже не было моря.
Ну, такого моря, про которое знал бы кто-то, кроме самих новосибирцев. Морем называли Обское водохранилище – этакую бескрайнюю лужу без берегов. Если не смотреть на картах и не искать водохранилище на спутниковых снимках, вот так, стоя на пляже в окружении единичных сосновых деревьев (ну прямо как пальм), запросто можно поверить, что смотришь на часть Мирового океана.
Про дом тоже никто не знал, кроме них двоих. Даже дети не знали. Нет, не так: особенно дети не знали. Ведь дом и нужен был для того, чтобы от них прятаться.
А еще от родительских обязанностей.
От работы.
От быта.
От взрослой жизни.
Лев придумал это десять лет назад, когда Мики только появился в их жизни. Больше всего в родительстве его пугала не ответственность и даже не сама опасность затеи, а то, во что оно способно превращать отношения. Он боялся за себя и Славу. В детстве он видел, как это случилось с его родителями, как это случалось с родителями его друзей: усталость друг от друга, пустые взгляды, молчание за ужином, сон в разных кроватях – поверить невозможно, что когда-то эти люди любили друг друга больше всего на свете.
Он верил, что у них так не будет, – верил целый год, пока не случилось Утро Шестого Марта. Вообще-то самое обыкновенное утро. У других семей таких, наверное, навалом. Льву нужно было на работу к восьми, Славе – на какую-то конференцию для художников и дизайнеров к девяти, а Мики – в детский сад, но он тянул время, бесконечно долго завтракая овсяной кашей. Лев поторапливал его каждый раз, как проходил мимо («Мики, пожалуйста, ешь быстрее»), однако чем больше отец об этом просил, тем медленнее жевал мальчик.