Она с дивана встала – я на стуле сидел, – обняла меня и говорит:
– Ты только не раскисай. Соберись с силами. Оказался в жопе – надо вылезать! Четыре месяца хватит? Или лучше все-таки полгода?
Наверное, я как-то не так на нее посмотрел, потому что она улыбнулась, нежно поцеловала меня в макушку и сказала:
– Ты что! Я же тебя люблю. Но ты все-таки за полгода постарайся.
– А почему именно полгода?
– Мне нужен победитель. А год – слишком долго.
И, на ходу расстегиваясь, пошла в коридор, где ванная.
Я дождался, когда душ зашумит, и ушел; у нее были ключи от этой квартиры.
Из аэропорта позвонил мальчику, который староста мастер-класса, и хозяину квартиры тоже. Все уладил. И улетел домой».
– Бедная девушка, – сказал я.
– Да, – сказал он. – Гордая, между прочим. Только один раз позвонила. Ровно через полгода, день в день. Слышу ее голос и молчу. Она: «Алло, алло, это ты?»
– А ты что?
– «Извините, вы не туда попали. Это лагерь военнопленных».
парадоксальная реакция
Из жизни греческих богов
Был у меня другой приятель, тоже художник.
Хотя не совсем художник, а скорее искусствовед. И в этом качестве он много ездил по стране. На разные семинары и совещания.
Был он страшный бабник. Убежденный и последовательный. В каждой поездке у него обязательно было какое-нибудь приключение. Или два. Иногда даже три, если семинар длился пару недель. Он совершенно серьезно объяснял мне, что таким образом избавляется от страха смерти.
Надо сказать, он был очень хорош собой. Просто красавец. Рост метр восемьдесят два, светло-русый, от природы чуточку смуглый и с яркими синими глазами. К тому же он был прекрасно сложен, весьма мускулист, но не накачан, а вот именно как надо.
Вот он мне рассказывает:
– Я красавец? Красавец! – Я киваю. – Девки млеют? Млеют! – Я снова киваю. – Вот я и придумал некоторое, так сказать, ноу-хау. Знакомлюсь с девушкой. Она ведет меня к себе домой. Ну, хотя всем все понятно, все равно предстоит некий краткий, но противный момент уламывания.
– Чего же тут противного? – спрашиваю я. – Объятия, поцелуи. Прекрасно!
– А я терпеть этого не могу, – говорит он. – Все эти заваливанья на диван, тисканья, стаскивание одежды и почти непременное «ах, а может быть, не надо?». У меня от этого вся охота пропадает. Такая, извините, парадоксальная реакция. Говорят, в Англии можно обо всем словами договориться, вот это правильно, но мы не в Англии живем, так что я придумал по-другому. Вот как.
Приходим мы к девушке, уселись в комнате, поболтали чуток, и тут она выходит в кухню сделать кофе. А если не выходит – я ее прошу: «Свари нам по чашечке кофе, пожалуйста!»
Она выходит, а я тут же р-р-раз – и раздеваюсь. Весь. Совсем. И ложусь на диван. Ну, слегка прикрывшись легким пледом. Обычно на диване в углу лежит какой-то плед или платок…
Она входит. Видит меня. Я смотрю на нее зовущим взглядом. Она неверною рукой ставит кофе на столик и начинает раздеваться. Сила соблазна неодолима!
– Как-то это странно, – говорю. – Ну, неужели? Получается, девчонки ведутся на красивое тело?
– Что я, врать тебе стану? На все они ведутся. На меня лично! И на сам факт, что вот он я, уже голый! Ну и на тело тоже, что тут плохого? – он сплел руки за головой и поиграл мускулами. – Mens sana in corpore sano, и вообще kalokagathia. Понял, филолог-классик?
– Понял, – сказал я.
– А я, наверное, не совсем, – сказал он. – Познакомился с одной девочкой. Умница, красавица, провинциалка, в глазах мощный секс пополам с легким страхом. Со мной глазами встретится – краснеет и авторучку теребит, все по Фрейду. Семинар был выездной, мы жили в гостинице. Вот я после обеда этак непринужденно иду с ней по коридору. Доходим до дверей ее номера. Время два тридцать. Через полтора часа у меня доклад на вечерней пленарке. «Хотел бы с вами кое-что обсудить». Она открывает дверь: «Заходите, пожалуйста». Входим. Беседуем об умном. Она сидит на краешке кресла. Как быть? Ведь кофе варить негде, гостиница же. И вдруг, о счастье! Говорит: «Ой, у меня ресница в глаз попала!» Идет в ванную. Пока она там глаз моет, я быстренько разделся и на диван. Салфеткой прикрылся, там под графином салфетка была. Жду.
Вот она воду выключает, слышу, говорит «Все, порядок, слава богу» – и входит в комнату. И прямо вздыхает: «О! о! о!» Я говорю: «Ну, иди сюда». Она подходит и говорит: «Какой ты красивый, когда обнаженный! Ну, обнажись же весь, скорее!» Я сбросил салфетку. Она: «О, ты прекрасен, как греческий бог! И я одна, только я одна это вижу!..» – и вдруг прыгает назад, хватает мою одежку – я ее, как пионер, на кресло сложил – и кричит: «О, это должны увидеть все!» – и дверь хлопает.