— Довольно странное сообщение, — заметил Спенсер, сурово глядя на него.
— Да. Вот почему пора перейти к делу. Мне казалось, что в мире есть по крайней мере один человек, которого вы бы не хотели видеть повешенным.
— Вы имеете в виду меня?
— Совершенно верно, — согласился Г. М., убирая руку от глаз. Он достал дешевые карманные часы-луковицу и положил их на стол. — Послушайте меня, доктор. Я не блефую и могу это доказать. Но через пятнадцать минут я должен быть в суде. Сегодня я завершу защиту Джима Ансуэлла, и думаю, существуют примерно сто шансов против шести, что вас арестуют за убийство.
Некоторое время доктор Хьюм молча барабанил пальцами по коленям. Потом он вынул из внутреннего кармана портсигар, достал сигарету и защелкнул его. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно:
— Это блеф. Раньше я в этом сомневался, а теперь уверен.
— Блеф то, что я знаю, куда исчезли штемпельная подушечка, костюм для гольфа и прочее, и что все это сейчас в моем распоряжении?
С тем же бесстрастным видом Г. М. полез в карман брюк, вынул оттуда черную штемпельную подушечку в обычном оловянном футляре и длинную резиновую печать с чьим-то именем и бросил их на стол среди тарелок. В сотый раз меня удивил контраст между резким движением его руки и невозмутимым выражением лица. Доктор Хьюм казался не столько ошарашенным, сколько расстроенным.
— Ну и что из этого, мой дорогой сэр?
— То есть как это «что»?
— Доктор Куигли, — с горечью продолжал Спенсер Хьюм, — сегодня уже разоблачил меня в суде. Полагаю, нам придется принять его вердикт. Если вы предъявите ваши экспонаты, что это докажет, кроме того, что уже было доказано? Утопленник спокойно воспринимает перспективу плавания по морю. — Жутковатая улыбка — призрак былой суетливой усмешки — мелькнула на его лице. — Не уверен, что цитирую Кай-Луня.[18] Но так как я уже заочно осужден за одно преступление, мне абсолютно безразличны ваши фокусы.
Он зажег сигарету, резко чиркнув спичкой по коробку. Г. М. смотрел на него, и его лицо постепенно менялось.
— Знаете, — медленно начал он, — я начинаю думать, что вы действительно считаете Ансуэлла виновным.
— Я абсолютно уверен, что он виновен.
— Вчера вечером вы написали Мэри Хьюм письмо, где клялись, что видели, как произошло убийство. Не возражаете сообщить мне, правда ли это?
Доктор сдул пепел с сигареты, держа ее вертикально.
— Как правило, я избегаю высказывать мнение даже о погоде. Но вам я скажу вот что. Во всей этой истории меня больше всего бесит, что я не сделал совершенно ничего! Я пытался помочь Эйвори и Мэри. Понимая, что поступаю неэтично, я думал, что это всем на пользу. И что в результате? Меня преследуют — да, сэр, повторяю: преследуют! Но даже вчера, когда мне пришлось бежать, я старался помочь Мэри. Я признался ей, что принес брудин по просьбе Эйвори. В то же время я был обязан указать ей, что Джеймс Ансуэлл — убийца, и буду называть его так до последнего вздоха.
Несмотря на любовь к трафаретным фразам, явная искренность этого человека пересиливала даже жалость к себе.
— Вы видели, как он это сделал?
— Я должен был обезопасить себя. Если бы я ограничился первой частью письма, вы бы отнесли его в суд, и это могло спасти убийцу. Поэтому мне пришлось обеспечить такой текст, чтобы вы не стали демонстрировать письмо в суде.
— Понятно, — другим тоном произнес Г. М. — Вы намеренно вставили эту ложь, чтобы мы не осмелились использовать письмо в качестве доказательства.
Доктор Хьюм презрительно отмахнулся:
— Я пришел сюда, многим рискуя, сэр Генри, с целью получить нужную информацию. Это честная игра. Не так ли? Я хочу знать мое официальное положение в этом деле. Во-первых, у меня действительно имеется свидетельство, удостоверяющее мою вчерашнюю болезнь…
— Выданное врачом, которого собираются дисквалифицировать.
— Но пока что не дисквалифицировали. Если вы настаиваете на формальностях, то и я вынужден к ним прибегнуть. Как вам известно, я утром присутствовал в суде. Во-вторых, Корона отказалась от намерения вызвать меня свидетелем и завершила свое дело.
— Да, но его не завершила защита. И вас все еще могут вызвать свидетелем — не важно, какой из сторон.
Спенсер Хьюм аккуратно положил сигарету на край стола и скрестил на груди руки:
— Вы не вызовете меня свидетелем, сэр Генри. Если вы это сделаете, я разнесу ваше дело в пух и прах за пять секунд.
— Ого? Выходит, речь идет об отказе от судебного преследования за вознаграждение?
Лицо Хьюма напряглось, и он быстро взглянул на нас. Г. М. спокойно продолжал:
— Не имеет значения — я неортодоксален, чтобы не сказать весьма гибок. Но неужели вам хватает дерзости угрожать, что вы поведаете выдумку о виденном вами убийстве, если я осмелюсь извлечь вас из укрытия? Bay! Честное слово, сынок, я вами восхищаюсь.
— Нет, — спокойно сказал Хьюм. — Мне будет достаточно сообщить чистую правду.
— Исходящую от вас…
— Это не пойдет, — прервал Спенсер Хьюм, подняв палец. — Как вам известно, сегодня утром было установлено, что это не суд нравов. То, что Мэри поддалась зову плоти, не основание для дискредитации ее показаний об убийстве. Точно так же то, что я намеревался бескровно и безболезненно отправить шантажиста туда, где ему самое место (уверяю вас, это куда менее оскорбительно для британских ушей), не является причиной для дискредитации моих показаний о том же преступлении.
— Угу. Если вы так ненавидите шантажистов, то почему шантажируете теперь меня?
Доктор Хьюм глубоко вздохнул:
— Я и не думаю этого делать, а всего лишь предупреждаю: не вызывайте меня свидетелем. Все ваше дело основано на пропавшем фрагменте пера. Вы упорно и монотонно твердили каждому свидетелю: «Где этот кусок пера?»
— Ну?
— Он у меня, — просто ответил доктор Хьюм. — Вот он.
Снова достав портсигар, Спенсер Хьюм осторожно вытащил из-под ряда сигарет кусок голубого пера длиной около дюйма с четвертью и шириной в дюйм и положил его на стол.
— Обратите внимание, — продолжал он, — что края здесь более зазубрены, чем на другом куске. Но думаю, они полностью совпадут друг с другом. Я подобрал перо на полу кабинета в вечер убийства. Это был всего лишь инстинкт аккуратности, а не собирания улик. Вижу, вы хотите спросить, почему я никому его не показал. Друг мой, вы знаете единственного человека, которого когда-либо интересовало это перо? Это вы. Полиция о нем практически не думала — как, впрочем, и я. Честно говоря, я начисто забыл о нем. Но если перо представить в качестве доказательства, вы скоро увидите результат. Я убедил вас?
— Да, — ответил Г. М. с жутковатой улыбкой. — Наконец-то вы убедили меня в том, что знали об «окне Иуды».
Спенсер Хьюм резко поднялся, сбросив на пол лежавшую на краю стола сигарету. Со свойственным ему инстинктом аккуратности он машинально наступил на нее, и тут в дверь снова постучали. На сей раз она открылась более решительно. Рэндолф Флеминг, нырнув под низкую перемычку, шагнул в комнату и заговорил тоном таким же агрессивным, как его рыжие усы:
— Мне сказали, Мерривейл, что вы… — Он оборвал фразу и уставился на доктора. В своем роде Флеминг бы не меньшим щеголем, чем Спенсер Хьюм, — на голове у него красовалась мягкая серая шляпа, чуть сдвинутая набок, а в руке он держал трость с серебряным набалдашником. Его сморщенные щеки раздувались, покуда он разглядывал Спенсера. — Черт возьми! — наконец заговорил Флеминг, закрыв за собой дверь. — Я думал, вы…
— Сделали ноги? — предположил Г. М.
Флеминг удовлетворился замечанием, брошенным через плечо Спенсеру Хьюму: