Я собрала все свое мужество и задала ему вопрос, который не решилась бы задать, если бы беседа не приняла такой оборот:
— Как это случилось? Не расскажете ли вы мне?
Неожиданно, к огромному моему удовольствию, он тут же, без колебаний, согласился. Сжато, уверенным тоном он рассказал о том, что произошло той ночью, когда Дуайт Рейд был убит собственным сыном. Незадолго до этих событий, в тот же трагический день, мальчик был непослушен. Видимо, всем Рейдам свойственна вспыльчивость, и даже более мягкий по характеру Дуайт тоже был вспыльчив. В тот день Дуайт Рейд потерял терпение и, выйдя из себя, дал своему непослушному сыну хорошую взбучку. Но тут разъярился Джереми. Он всегда протестовал против физического наказания, и тогда он ударом отбросил руку отца, выкрикивая угрозы. Его отец тут же пришел в себя и рассмеялся на такую реакцию. Никто не воспринял мальчика всерьез.
Но в ту же ночь, когда Дуайт Рейд уже собирался лечь в постель, мальчик взял пистолет из коллекции внизу. Он знал, где находятся пули, и умел заряжать оружие и стрелять из него. Во время поездок за город Дуайт приобщил сына к своему хобби, считая, что каждого мальчика как будущего джентльмена надо учить обращаться с оружием и стрелять.
— Совершенно случайно я оказался в ту ночь в доме, — рассказывал Брэндан Рейд. — До этого я больше года путешествовал по Египту и вернулся только в тот день утром. Поздно ночью я отправился к Дуайту поговорить с ним. Я только вошел в комнату, как Джереми вышел из-за штор, закрывавших вход в гардеробную его отца, где теперь будуар Лесли. Прежде чем я смог понять, что задумал мальчик, он нацелил пистолет на отца и выстрелил. Я выбил пистолет из рук мальчика и кинулся к брату. Но ничего уже нельзя было сделать. На таком расстоянии Джереми было очень трудно промахнуться.
Постепенно, по мере того как он рассказывал, его голос становился все глуше, и я слушала, глубоко сочувствуя ему. Помолчав немного, он продолжал:
— Возможно, вы теперь лучше представляете то, что называете атмосферой дома, где никто не любит мальчика. Он и потом вел себя дерзко и ни в чем не раскаивался. Капитан Мэтьюз, как вы уже поняли, занимался расследованием. Он, так и не узнав правды, уделял мальчику все возможное внимание и был к нему добр. Нам казалось, что Джереми скорее гордится тем, что совершил. И мы не можем доверять ему полностью или спокойно находиться с ним в одном доме. А ведь при таких обстоятельствах его не примет ни одна школа. Несправедливо навязывать его общество другим детям и подвергать их его влиянию. Единственный человек, которого он, кажется, любит, это Седина, но моя жена боится, что он может причинить ей какой-либо вред, если вдруг выйдет из себя.
Мои глаза застилали слезы: ведь это был все же ребенок, и мое сердце ныло от жалости к нему. Я не могла отделаться от мысли, что именно он страдает сейчас больше всех, ибо ему приходится таить в себе сознание ужасной вины, а это не под силу ребенку. Вот что таится подо всем его притворством и недружелюбием.
Мой собеседник смотрел на меня довольно мягко, и было странно видеть, что его серые глаза стали немного теплее и в них уже не было явного осуждения.
— Я бесконечно благодарен вам, — сказал он, — за проявленные вами интерес и искренность по отношению к Джереми. Но боюсь, что инстинкт женщины, направленный на прощение ребенка, сделает вас слепой и не позволит вам действовать разумно. Я не могу сказать, что вы уже окончательно потеряли возможность как-то помочь мальчику. Но слишком большая мягкость вряд ли ему поможет.
— Какую же мягкость проявили по отношению к нему? — быстро спросила я. — Неужели вы должны обязательно наказать его за сегодняшний побег?
— Мальчик жаждет, чтоб его наказали, — возразил он. — Он постоянно буквально просит о наказании.
— Это само по себе должно послужить вам предостережением, — сказала я.
Но у меня больше не возникало желания противоречить ему. События повернулись в мою пользу, представляя мне случай помочь мальчику, если, конечно, я смогу.
Только теперь мистер Рейд оглядел комнату и заметил карту Египта, которую я прикрепила над камином. Он кивнул в сторону карты:
— Что же именно вы надеетесь завоевать с помощью этой карты?
— Я хочу вызвать хотя бы проблеск интереса, — ответила я. — Мальчик не так уж безразличен, как притворяется. Я уверена в этом. И еще одно: он безмерно восхищается вами.
Казалось, мои слова потрясли мистера Рейда.
— Может быть, восхищался в прошлом. Его, как и любого ребенка, привлекали мои приключения в дальних странах. Но сейчас он иногда смотрит на меня с ненавистью. Не очень-то рассчитывайте на его преданность мне и не обманывайтесь на этот счет. Но надо отдать вам должное, мисс Кинкейд, вы внесли немного сострадания в этот дом, и я благодарен вам за это и сожалею, что до сих пор этого не было. Может быть, сострадание найдет отклик в душе мальчика. Я надеюсь, что вы так же великодушно будете прощать то, что не всегда вам по душе, и будете делать все, что в ваших силах.
Встав, я подала ему руку в знак того, что с радостью принимаю его великодушное признание. Он взял мои пальцы и на мгновение задержал их. Снова я ощутила жизненную энергию и силу этого человека, наполнявшие его до самых кончиков пальцев, но теперь я не выдернула своей руки, как в прошлый раз.
— Я не забыл о билетах на дневной спектакль, — добавил он. — Надеюсь получить их для вас в начале декабря. Хотелось бы взять ложу, а не просто какие-нибудь места. Возможно, и дети будут рады побывать на спектакле в ложе.
Я заверила его, что это им очень понравится, надеясь, что так оно и будет. И он ушел, оставив меня более одобренной, чем когда-либо с тех пор, как я появилась в их доме.
Вернувшись в холл, я встретила мисс Гарт, выходившую из комнаты Джереми.
— Он наконец-то согрелся и заснул, — сказала она. — Что это вы делали днем, что так его взволновало и заставило бежать?
У меня не было намерения подливать масло в уже тлеющее негодование мисс Гарт, и я ответила ей вопросом:
— Почему вы не предупредили меня, что он подвержен таким побегам? Тогда я была бы осторожнее и не допустила бы того, что произошло.
Она словно подобралась, разглядывая меня темными, глубоко посаженными глазами, — красивая, но устрашающая женщина.
— Мы надеемся, что вы будете крайне осторожны с мальчиком всегда и во всем, мисс Кинкейд. Специальные инструкции вряд ли необходимы.
Она двигалась через холл, ее широкие коричневые юбки шуршали, оставляя за собой странный запах лаванды, смешанной сегодня с легким, еле заметным ароматом фиалок.
Я с радостью пошла в свою комнату. Мои нервы не раз испытали сегодня напряжение, и мне хотелось отдохнуть и ни с кем не разговаривать. Но под дверью я нашла сложенный листок бумаги — из тех, на которых решал задачи Джереми. Развернув его, я обнаружила, что это была записка ко мне, и написал ее Эндрю Бич.
Не смогу ли я, писал он, пойти с ним сегодня на скромный ужин где-нибудь вне дома? Ему пришлось днем вернуться в дом, чтобы оставить несколько книг, и ему сказали о побеге Джереми. Он надеялся, что к тому времени, когда я получу его записку, все уже успокоится, а я, без сомнения, буду нуждаться в перемене обстановки, чтобы хоть ненадолго забыть о мрачном доме и полубезумном маленьком мальчике. Он зайдет за мной в шесть.
Мне было очень приятно получить эту записку. Конечно, хорошо провести вечер в компании Эндрю, не безучастного ко всему этому. Я действительно нуждалась в перемене обстановки, чтобы забыть на время угнетающую атмосферу дома.
Глава 7
Ровно в шесть зашла Кейт — единственная из всех слуг искренне расположенная ко мне, — чтобы сообщить, что мистер Бич ожидает меня в малой гостиной внизу. Я уже предупредила мисс Гарт, что ужинаю сегодня не дома, и спустилась, чтобы поздороваться с ним.
Странно, но я оделась почти моментально. Мой гардероб был невелик, но мать в свое время настояла на том, чтобы я имела хотя бы два хороших платья. Она потратила много времени, вложив в них всю свою любовь. Сегодня я выбрала платье из вышитого атласа с длинными рукавами и свободно спадающей юбкой, забранной сзади в небольшой турнюр. На платье почти не было отделки, кроме полоски из черных кружев, положенной от выреза вокруг шеи по переду облегающего лифа. Я взбила локоны и подколола волосы, позволив им спадать свободными завитушками сзади на шею, найдя в этом легкомысленном жесте то расслабляющее успокоение, какое может понять только женщина.