— Вы …уезжаете? — выдавила я из себя. Она запахнула свой плащ поплотнее и повернулась к лестнице.
— Я уезжаю вверх по реке, чтобы привезти мисс Лесли домой, — ответила она и, проплыв мимо меня, спустилась по лестнице.
Я вошла к себе в комнату и села там, в своем спокойном приюте. В камине еще оставалось что-то от утреннего огня, но у меня не было сил заставить себя встать и подложить еще угля. Мне казалось, что я потеряла всякую способность двигаться или действовать. Встреча с Гарт совсем лишила меня сил. Теперь я знала, что ждало меня впереди. Она не может причинить мне вред злобным взглядом, но постарается нанести глубокие раны словами. Я была уверена, что такого рода слова будут литься неудержимым обвиняющим потоком, как только она предстанет перед Лесли Рейд. И я, конечно, знала, кому из нас двоих поверит миссис Рейд.
И все же, хотя я была обессилена и растеряна, мне придется начинать с самого начала, чтобы вернуть себе цель и волю. Я должна возродиться не в виде трепещущей от любви девушки и не в виде чудовищного создания, которым представит меня мисс Гарт. Я должна начать с правды.
А какова же была правда?
Правдой было, что Брэндан прошлым вечером присоединился к Джереми и ко мне за столом. Но в этом не было ничего плохого, как на самом деле и в веселом танце в холле. Был только один момент, когда он прижал меня к себе, и я почувствовала его неистовую радость и ощутила ответное движение в себе. Но, может быть, достаточно и этого, чтобы разрушить всю пользу для Джереми от моего присутствия в доме? Не будет ли лучше для всех, если я признаю, что моя работа с Джереми подошла к концу, что я не смогу больше оставаться в доме и помогать ему, ибо мое собственное сердце предало меня и завлекло в такую бессмысленную любовь к его дяде?
И все же — если это и была главная правда — я не могла принять ее безоговорочно. По-настоящему для меня имел значение только Джереми, и я могла сделать для него еще очень много. Ради него, а не ради моей пагубной, глупой любви мне надо бороться за то, чтобы остаться в этом доме. В мыслях и действиях я должна оставаться невиновной, если хочу смотреть в глаза матери мальчика с чистой совестью. И только чистую совесть могу считать своим единственным оружием.
В немногие спокойные дни, которые еще оставались до приезда Лесли, я сама, наедине, боролась со своими проблемами и, думаю, начала побеждать. Я признавала, что люблю Брэндана. Возможно, я всегда буду любить его. Но если мне предстоит остаться здесь и помочь Джереми, ни Брэндан, ни кто-либо другой не должен догадываться о моих истинных чувствах. Когда приедет мать Джереми, она должна найти во мне только воспитательницу и любящего друга ее сына. Больше ни в какой роли я выступать в этом доме не могу.
Так я предупреждала себя, советовала себе, как поступить, и укрепляла свой дух. Когда через день или два вернулся Брэндан, я сначала боялась, не окажется ли его присутствие слишком большим испытанием для меня. Но этого не произошло, и я до некоторой степени ослабила свою бдительность. Возможно, он тоже обдумал то положение, в котором мы оказались, слишком приблизившись к опасной черте, которую ни в коем случае нельзя было переступить. Я отступила вовремя. И я так и буду продолжать. По крайней мере, таково было мое желание.
К концу недели, когда с верховьев реки вернулись миссис Рейд и Тора Гарт, я достигла состояния, граничившего с невозмутимостью. Если в тот вечер нашего обеда мои действия не были может быть, полностью невинны, то теперь моя совесть во многом была чиста. Имеет значение только то, что будет происходить начиная с настоящего момента, и я смогу выслушать все, что скажет мне миссис Рейд, не чувствуя вины.
В день приезда в доме стояла суматоха, а Селина порхала вверх и вниз по лестнице, счастливая от того, что она дома, полная впечатлений от визита к бабушке, горя желанием поделиться ими с братом. Джереми был рад видеть ее и совсем не выказывал ревности, которую сначала чувствовал к ней из-за поездки.
Мисс Гарт ходила с торжествующим видом. Это я чувствовала безошибочно и была уверена, что меня не ждет ничего хорошего. Но все же меня не сразу позвали к миссис Рейд. Ничего не случилось до следующего дня. Когда Селина вошла и сообщила мне, что ее мать желает видеть меня, я поняла, что момент настал.
Я нашла миссис Рейд в ее будуаре, конечно, не одну. Мисс Гарт тоже присутствовала и бдительно стояла на страже за стулом своей хозяйки. Эндрю Бич тоже был там, убирая свои кисти и краски. Я увидела, что портрет на мольберте продвинулся к завершению с тех пор, как он показывал его мне в последний раз. Голова Лесли уже стала более реальной и определенной, и я задержалась на мгновение, чтобы посмотреть на нее, бессознательно цепляясь за любую отсрочку, которая помогла бы мне собраться с мыслями перед предстоящим тяжелым разговором.
Образ, выбранный и созданный Эндрю, удивил меня, ибо он решил изобразить женщину не только удивительно красивую, но и полную внутреннего благородства. Глаза с портрета смотрели на меня с теплым пониманием того, что лежало у меня на сердце, и в то же время с прощением. Я с трудом удержалась от желания повернуться к реальной Лесли, чтобы сравнить ее достоинства с теми, которые выражал ее портрет. Вместо этого я бросила взгляд на Эндрю. Когда он снимал портрет с мольберта, наши глаза встретились. Он стоял спиной к миссис Рейд и гувернантке, и выражение его лица было до смешного понятно. Казалось, он говорил: «А что же вы еще ожидали?» И действительно, человек, рисующий по заказу, должен льстить своему заказчику, если намерен снова получить работу. Казалось, он даже предлагал мне осудить его, если я только посмею.
Но, конечно, не портрет миссис Рейд интересовал меня сейчас больше всего, и когда Эндрю ушел, я повернулась к женщине, которая только что позировала ему.
Лесли Рейд лежала в шезлонге с закрытыми глазами, опустив темные ресницы, которые отбрасывали длинные тени на ее щеки. Комната была заполнена дневным светом только ради того, чтобы Эндрю мог писать портрет. Но мисс Гарт сразу принялась задергивать портьеры и зажигать неизбежные свечи. Из спальни она вынесла высокий медный подсвечник и поставила его на ближайший столик, где он возвышался, как башня, а свет его свечи рождал ответные блики в ярких волосах Лесли. Я вспомнила замечание Брэндана о турецком серале и подумала, что вряд ли приходилось этому подсвечнику бросать свет на женщину более красивую, чем эта. Я вдохнула запах фиалок и почувствовала легкую тошноту, хотя решение мое стало еще тверже. Эта женщина держала в своих руках будущее Джереми, и мне нельзя было сдаваться, независимо от того, что сейчас произойдет. Вот до какой степени я была храброй в первые минуты нашего разговора.
— Закройте, пожалуйста, дверь, Тора, — произнесла миссис Рейд. Потом она раскрыла глаза и посмотрела на меня. Не знаю, что я ожидала увидеть, но ее глаза, обращенные на меня, вовсе не были полны слезами, вот-вот готовыми пролиться. Она указала мне на кресло возле себя, и я молча села.
— Вы могли бы стать моим другом, — тихо сказала она. — Вы добились удивительных результатов с Джереми. Теперь я это знаю. Я должна быть благодарна вам за ваши усилия в прошлом.
Здесь ее голос задрожал, как будто от слабости, и она снова замолчала и опустила свои веки.
Мисс Гарт пододвинула подсвечник по столу с еле заметным царапающим звуком поближе к своей хозяйке. Я взглянула на нее и вновь увидела торжество, горящее в ее глазах.
При звуке металла, скребущего по дереву, Лесли раскрыла глаза и продолжала:
— Нельзя винить во всем вас, мисс Кинкейд. Мой муж и раньше предавался таким увлечениям. Когда такое происходит, я могу только посочувствовать женщине. С самого начала я сомневалась в правильности того, что вас позвали в дом, но не могла помешать ему поступать так, как он желает.