Нехорошие предчувствия впервые закрались в мою душу, когда Селина подошла к закрытой двери будуара своей матери. Мисс Гарт попыталась остановить ее и помешать ей войти в будуар, но Селина рассмеялась с озорством и, выскользнув из рук гувернантки, устремилась в комнату. В слабом свете, проникавшем в комнату из холла, я увидела, как она подбежала к бархатным портьерам, которые закрывали вход в спальню ее матери, и раздвинула их.
— Пожалуйста, зажгите газ, мисс Меган, — позвала она меня. — Здесь очень темно.
— Не делайте этого, — приказала мне мисс Гарт. — Ребенку нечего здесь делать, тем более что ее мать отсутствует. И вам здесь тоже нечего делать.
Конечно, она была права, но, несмотря на некоторую неловкость, мне было очень любопытно, что же так волновало Седину. Поэтому я подошла к каминной полке, взяла спички и зажгла газ, который так редко зажигала Лесли в этой комнате запахов и теней.
Кейт, по-видимому, уже побывала здесь, чтобы расставить все по местам и прибрать комнату после сборов хозяйки на бал, так как беспорядка в комнате не было. Кровать была аккуратно застелена, и ночное платье Лесли лежало поперек покрывала. Все было на своих обычных местах, и на поверхности туалетного столика не было даже следов пудры. Все флаконы с духами и щетки для волос были расставлены и разложены в полном порядке.
Некоторое время мы все вчетвером стояли и оглядывались вокруг. Затем мисс Гарт решительно подошла к газовой лампе и выключила газ, который я только что зажгла. Но в то самое мгновение, когда комната погружалась в темноту, раздался крик Седины:
— Он исчез! — вопила она. — Здесь его нет! Ну как же я могу вам показать?
Мисс Гарт не дала Седине возможности объяснить, что она хотела показать. Она схватила ее за руку и потащила прочь, негодуя так, что ее жертва даже не посмела выразить протест. Джереми и я оказались в холле, глядя друг на друга с изумлением.
— Как ты думаешь, в чем тут дело? — спросила я. Джереми пожал плечами.
— Селина ведет себя просто глупо.
Я испытывала желание оставить все, как есть.
— Нам тоже пора спать, Джереми, — сказала я. — Это был такой длинный и счастливый вечер.
Он поднялся наверх вместе со мной и лег спать без всяких возражений. Но вернувшись в свою комнату, я обнаружила, что у меня не было желания немедленно лечь. Какое-то беспокойство овладело мной. Чтобы отвлечься, я стала перебирать маленькие подарки, которые принесла с собой в комнату: Сфинкс, сделанный Джереми, ароматический шарик, подаренный Сединой, рисунок Эндрю. Пока Эндрю был с нами сегодня вечером, я все время чувствовала его дружеское расположение. На некоторое время я смогла запереть Брэндана Рейда в каком-то потаенном уголке моего сердца. Но теперь я вспомнила о нем и ощутила, что значит одиночество накануне Рождества.
Ближе к полуночи я поняла, что не в состоянии выносить свои мрачные мысли. Я закуталась в доломан, повязала голову шерстяным шарфом, а затем тихо спустилась вниз и вышла через переднюю дверь, взяв свой ключ, чтобы не беспокоить слуг.
Я остановилась на мраморных ступенях и подняла лицо, подставив его под холодный ветер с залива и чувствуя, как каждое прикосновение ветра уносит мои встревоженные мысли и сметает тоску, которая так мучила меня. Мирная и ясная площадь лежала передо мной под спокойным небом. Дорожки, окаймленные длинными темно-коричневыми линиями деревьев, пересекали площадь по диагонали по недавно выпавшему снегу. В домах по периметру площади, там, где в этот канун Рождества еще не легли спать, одни окна светились от рождественских елок с зажженными свечами, а в других приветливо горели лампы. На одном краю площади возвышались темные готические корпуса университета. Зато окна церкви, стоявшей рядом с университетом, светились огнями.
Я услышала, как начали бить полночь часы на башне старого собора Святой Троицы, и поняла, что уже почти вступила в день Рождества. Я считала удары один за другим, а когда они закончились, в воздухе, казалось, повисла тишина. Как будто люди все вместе затаили дыхание, как будто весь город ждал. И вот в эту паузу затаенного дыхания вдруг ворвались радостные колокола собора Святой Троицы, приветствуя день Рождества.
Независимо от моего желания мое сердце забилось, и я подняла глаза к глубокому и синему небу, усеянному звездами. Слова песни, которую мы пели, вернулись в мое сознание и звучали тихим шепотом: «Все спокойно, все так ясно…» Что-то от этой мирной ночи снизошло на меня, я вернулась домой немного успокоенной и поднялась по лестнице в свою комнату.
Газовая лампа все еще горела на втором этаже, и когда я проходила по холлу к следующему пролету лестницы, то уловила какое-то движение в тени холла. Я испугалась от неожиданности и подумала, что это Джереми. Но оказалось, это мисс Гарт, которая поставила стул у двери своей хозяйки и сидела там, бдительная и ожидающая. Она увидела меня, но не произнесла ни слова, и я, не желая встречи с Торой Гарт в этом безлюдном холле, быстро направилась вверх по ступеням.
Чувство умиротворенности вдруг исчезло. Я долго не могла заснуть. А в очень ранние часы рождественского утра я уже проснулась, услышав, как в стойла под окнами заводят лошадей, и поняла, что Лесли и Брэндан вернулись домой.
Глава 19
На следующий день, еще до завтрака, я спустилась вниз, намереваясь прогуляться под ранним зимним солнцем Рождества. Атмосфера, царящая в доме, все больше и больше давила и угнетала меня.
Но хотя я двигалась очень тихо, еще один человек встал в доме так же рано, как и я. И когда я проходила мимо библиотеки, мои шаги услышал Брэндан и, окликнув меня, велел, чтобы я вошла. Я задержалась в дверях. Вот когда мне предоставлялась возможность сообщить ему, что я больше не могу оставаться у него на службе. Я должна обдумать свои планы и действовать в соответствии с ними.
Пока он подходил ко мне, я рассмотрела в свете раннего утра его лицо, осунувшееся, с запавшими глазами. Вряд ли позднее возвращение с бала произвело такую перемену в его внешности. С его запасом жизненной энергии он смог бы с легкостью танцевать до самого рассвета, лишь бы его устраивало веселье. Я решила отложить разговор о моих намерениях, так как у меня не было желания усугублять неприятности, какими бы они ни были, которые наложили печать страдания на его лицо.
— Веселого Рождества, Меган, — сказал он, но в его голосе не было веселья. Он опустил руку в карман своего халата цвета бургундского вина, затем вынул ее и протянул ко мне. В его пальцах была зажата маленькая голубая коробочка, в какие обычно ювелиры упаковывают свои изделия.
В недоумении я молча смотрела на нее.
— Это для вас, Меган, — проговорил Брэндан. — Сегодня Рождество, и это подарок для вас.
Я не хотела, чтобы он дарил мне что-либо, не хотела, чтобы он был заботлив и добр, и поэтому спрятала руки за спиной, как это делают капризные дети.
— Мы будем развертывать наши подарки под елкой утром, но только позднее, — твердо ответила я ему.
Быстрым жестом, словно я причинила ему нестерпимую боль, он поймал мою руку, вытащил ее из-за моей спины, вложил в нее маленькую коробочку и сомкнул мои пальцы, удерживая их, чтобы я не смогла отказаться.
— Под елкой вас ожидает другой подарок, соответствующий случаю и по выбору Лесли. А это мой собственный подарок вам, Меган. Этого очень мало, чтобы отблагодарить вас за все, что вы сделали в этом доме. Вы не должны отказывать мне в удовольствии преподнести вам этот небольшой подарок. Откройте. Я хочу узнать ваше мнение о нем.
Неуверенно я нажала на замок коробочки, и крышка поднялась. Там, пришпиленный к белому атласу, лежал светло-зеленый скарабей, оправленный в серебро, в виде броши.
— Он куплен не на улицах Каира, — сказал Брэндан. — Это скарабей из гробницы царицы Хатшепсут. Я подумал, что он понравится вам, и поэтому отдал его оправить и сделать в виде брошки.
Брошь так понравилась мне, что я побоялась выдать свой восторг.
— Она прекрасна, — сказала я низким от волнения голосом. Он дотронулся до резного скарабея указательным пальцем: