— Сверяйтесь, — отозвался редактор.
Я мельком глянула на часы. Почти десять. Успеть бы домой к двенадцати. Если именно после полуночи меня настигают провалы в памяти… Не хочу потом слушать небылицы о себе от Валика и шефа. Если я ничего не помню… то чем же занимаюсь-то ночью?.. Я прикинула оставшийся объем работы. Тридцать полос формата А3 вычитано, сверить и подобрать за Валиком невнесенные ошибки, перечитать заголовки и подписи под фотками — и домой. Еще час работы, не больше. Прежде мы и до двух-трех ночи задерживались со сдачей, а потом в типографии психанули и обозначили дедлайн — до двенадцати, и точка. Опоздаем хоть на пять минут — газета не выйдет в печать.
— Василиса, шустрей, — скомандовал Гриша, пробегая мимо. — Валентин, пятую полосу открой, мы рекламный макет не заменили.
Я взялась за проверку заголовков. «Цены на гречку выросли вдове», «Облуживание по-королевски», «Сосем не тот случай» и «Совращение заводских работников» немного подняли настроение. Впрочем, в моем хит-параде на первом месте уже года два неизменно оставалось шедевральное «Святая вода благотворно воздействует на человеческий оргазм». Журналист, разумеется, писал об «организме», а вот о чём он думал по ходу работы над статьей…
— Гриш, да у тебя все ошибки по Фрейду.
— А ты свою работу работай! — буркнул он, шурша полосами. — А ты, напоминаю, корректор, а не психолог! Так, Валентин, на восьмой, где дырка, фотку поставь…
«Не психолог»… Я вообще-то и не корректор, а филолог и писатель. А здесь… так, на покушать зарабатываю.
— Игорь опять завтра в позу встанет, что не его фотки берём, а информагентства, — заметил Валик.
— Как встанет, так и сядет, он же не памятник, — отмахнулся Гриша. — Будет знать, как чудить по утрам и ломать имущество организации. На пятнадцатой полосе фотку высветли и рекламу пива замажь.
— Может, денег с них стрясем? — пробормотал друг. — Спецвыпуск накрывается, а премию к Новому году охота…
Я подняла голову и переспросила:
— Спецвыпуск накрывается? А почему я об этом не знаю?
— А потому что в облаках витать меньше надо, — беззлобно отозвался редактор, вдумчиво изучая что-то на экране монитора. — Рекламы не набрали наши трудоголики. Кризис, видите ли.
— А ты у них чайник реквизируй, — посоветовал Валик, — и печенюшки. И оклад обрежь, чтобы только на процентах сидели. И кризис сразу кончится, и реклама появится.
— Отставить диверсии! — нахмурился Гриша, потёр живот и вздохнул: — Но про чайник с печеньем ты верно сказал…
— Грабим? — ухмыльнулся друг.
— Иди, — благословил редактор.
Я, сверяя последнюю полосу, фыркнула:
— На кого теперь валить будете?
— На тебя, — хором заявили «диверсанты».
— А совесть-то в курсе? — усмехнулась я.
— Совесть в деле! — весело отозвался из коридора Валик. — И в доле!
— А-а-пчхи! — согласно чихнул Гриша.
За день мы подъедали все свои припасы, а поздним вечером, когда кроме нас троих в редакции уже никого не было, — чужие. Обычно «рекламные», но иногда вспоминали о совести и воровали у журналистов. Но у рекламщиков — чаще. За журналистами приходилось подъедать засохшее и завалявшееся. А рекламщики по долгу службы постоянно разъезжали по фабрикам и магазинам, таща оттуда и колбасу, и сыр, и печенье с сушками и пряниками, и всё свежее и вкусное.
Валик ушел «на дело», а редактор сел на его место. Муз, кстати, сразу же от Гриши шарахнулся и вновь уселся на мой монитор, свесив кривые ножки. Я аккуратно сложила сверенные полосы в стопку, убрала старые в «макулатурный» ящик стола и предупредила:
— Я — домой.
Время — почти одиннадцать.
— Иди, — Гриша рассеянно таращился на Муза, но, понятно, ничего не видел.
Крылатый прохвост этим пользовался и, обернувшись, корчил редактору страшные рожи. Впрочем, он такой страшный сам по себе, Муз, в смысле, что и корчить-то ничего не нужно.
Я быстро переобулась, выключила комп и натянула шапку:
— И завтра не приду.
— И не надо, — редактор устало откинулся в кресле и сложил руки на выпирающем животе. — Я тоже не приду.
Я надела шубу, застегнулась и перекинула через плечо сумку, хмыкнув:
— Ты-то? Тебе по должности полагается быть здесь всегда. Но мечтать, говорят, не вредно…
— Кышь, — насупился шеф, — сгинь, нечистая сила.
— До пятницы, — я махнула рукой и устремилась к лифту.
Успеть бы… Некрасиво, конечно, но с Валиком объясняться не хочется. И поднимать неприятную тему — тоже. Она почти улеглась, как и беспокойство. После сдачи номера от переизбытка информации так голова болит, что не до птеродактилей совсем. Хочется прийти домой, забраться под одеяло и сдохнуть до утра. Чтобы воскреснуть часам к двум дня и вопросить: «Доколе?.». И, не получив ответа, вновь пойти по исхоженному порочному кругу. Сама выбрала. Сама виновата.