Спасение наше пока заметно лишь в нашей крошечности. Мы никто и ничто для этой бездны, мы даже не ее крохи, совсем ничто. Но это ничто есть наше величие и, вероятно, наша вечность в нашей ничтожности. Пространство и всем в нем заключенное бесконечно, невозможное совершенно реально, а, значит, и мы, как часть всего этого, имеем и пользуемся всем этим в полном объеме, то есть, беспредельно и всегда.
Я стала постепенно засыпать. Бабушкины слова постепенно отдалялись, звучали все мягче, все тише, пока, наконец, совсем не исчезли. Было тихо, в старом кресле сидела бабушка, она смотрела на догорающие свечи и думала о чем-то своем. На руках у нее спала маленькая девочка. Она лежала спокойно и видела чудесный сон. Она обладала ключом к тому, что знали от ее бабушки другие люди, которые понятия не имели, что такой ключ есть. Впрочем, так же, как и спящая внучка совершенно не догадывалась, что есть еще что-то и что она вообще что-то имеет.
Тогда эта история произвела на него большое впечатление. Он и раньше слышал разные рассказы о подобных людях, но в данном случае его потрясло не это. Гипотеза потусторонности - вот что явилось зерном, брошенным в его душу, которое постоянно мешало ему спать, есть, жить. Оно, и только оно заставляло его каждый день и каждый час думать и делать что-то, чтобы хоть на сантиметр продвинуться вперед в этом деле.
- Вы желаете знать, что я намерен делать с ней, с душой, так сказать. Да ничего, дорогой мой. Я, даже если очень захочу, ничего с ней и не сделаю. Проявить лишь могу, как фотопленку, уничтожить могу, знаю как, ну, а что до управления и чего-либо более сложного, то не могу - и все тут.
Бородач присел возле Шалли.
- Нет, вы мне подробно сейчас объясните, наконец, суть дела или я не посмотрю на недоговоренное вами и прерву нашу беседу на трагической для вас, господин, ноте.
Шалли понял, что тот не шутит, ибо в руке у него появился пистолет.
- Ну, хорошо, не волнуйтесь вы, я ведь и так обещал вам, что открою, что за угроза это для нашей веры. Для меня , ведь, главное практическая сторона секрета, как и что, а это вам не надо. Вот и славно.
Ну, так вот, могу я эту вашу душу проявить, могу убрать, а почему? Да потому, что не есть она ничем, кроме как тенью вашей в среде. Тень, как та, что на стене, только в другом состоянии и в опять же среде. Вас уже нет, а те процессы, которые вы собой создали в вакууме, превратившись в уже упомянутую пространственную макроквантовую структуру, продолжают существовать. Как столб пыли, пока не осядет. Это и не душа, вовсе, она не жива, это просто тень и не более. Она не способна не то, чтобы думать и действовать, она не в силах даже повторять все то, что делал ее хозяин. И хотя я еще до конца не сумел добиться результата в том, какая же связь между уже тенями и живым и между самими тенями, но уже твердо могу сказать одно. Не тешьтесь, что ваш всевышний вас ждет. Как только последняя клетка вашего организма умрет, вы не возвыситесь в рай, а начнете просто разлагаться, как протухшее мясо, вас окутает мрак, чернота и вечность смерти.
Вы живы и воспринимаете все, лишь пока вы живы, ни секунды более смерти вы не просуществуете ни в каком состоянии, ни в астральном, ни в эфирном. Цените жизнь, это единственное, что есть у вас, и больше ничего.
А что касается религии, то я понимаю, что не суждено сбыться пророчествам тех, кто говорил о слиянии науки и религии на общих, якобы, принципах нового видения мира. Не будет этого хотя бы потому, что религия терпит здесь более сложное поражение, и не о примирении на равных идет речь, а о полной капитуляции. Ну кто теперь полезет на смерть ради господа, зная, что после него останется только тень в пространстве, как на стене в Хиросиме после ядерного взрыва. Что за последствия будут - не трудно себе представить, крах и конец.
Шалли отодвинулся от бородача.
- Спасибо за разъяснения, господин Шалли, теперь я понял все. Не стану говорить религиозных речей, это при вас бесполезно, но за тот вред, который вы нанесли нам, уверяю, будете наказаны сурово.
Именем господа мы выносим вам заслуженный приговор и пусть вместе с вами уйдет это лжеучение, что намеренно внести панику в нас и лишить нас самого необходимого, нашей веры. Она укрепляет нас, она дает нам силы и благодаря ей мы живы. Вы замахнулись на то, что вам не по плечу, господин Шалли, вы замахнулись на нашу надежду и опору.
С самого начала Шалли понял, что надо этим людям. Не вымолви он ни слова, они все равно уничтожили бы его даже просто на всякий случай. Узнав же все, они сделают это тем более. Странно, но вопреки всем ожиданиям было очень страшно. До панического смеха не хотелось становится Джордано Бруно в это уже более, чем развитое время. И когда Шалли привязывали к столбу, аккуратно обкладывая сеном и поливая бензином, он бы засмеялся, если бы не было так грустно. Он хотел лишь быть первооткрывателем, а теперь руками этих маньяков он напрочь вталкивался в историю. Но единственное, что заставляло хоть на мгновение проясниться, помутившемуся от ожидания казни сознанию, это то, что не зря, все-таки, он, скопировав все результаты и методы исследований, уже давно послал их на освидетельствование как первый, кому это удалось. - Они все равно обречены, и это есть лишь их предсмертная агония, последний крик бессилия.
1989 г.