Я открыл дверь, над головой прозвенел звонок, откуда-то из глубины лавки послышались шаркающие шаги, сморкание, и за прилавком появился старый еврей в черной ермолке на голове и в очках с вырезанными внизу стеклами. Он улыбнулся.
Я вынул кисет, и достав из него дублон Брашера, положил монету на прилавок. Мне представлялось, что заклад будет совершаться в какой-нибудь фанерной кабинке с закрывающейся дверцей, но за спиной у меня было ничем не прикрытое окно, и мне вдруг показалось, что я стою перед ним совершенно голый.
Еврей взял монету и подержал ее на ладони, взвешивая.
— Золото, а? Никак, выкопали клад? — сказал он, подмигнув.
— 25 долларов, — сказал я, — жена и малыши голодают.
— Ой, какой ужас. Судя по весу, это золото, но, возможно, есть примесь платины.
Он небрежно взвесил монету на маленьких весах и сказал:
— Золото. Так вы хотите за нее 10 долларов?
— 25 долларов.
— Ну, что мне с ней потом делать? В ней и золота всего на 15 долларов. О'кей, 15 долларов. — Сейф у вас в порядке?
— Мистер, хороший сейф тоже денег стоит. Но вы не расстраивайтесь, не пропадет. Значит, 15 долларов.
— Выпишите квитанцию.
Он заполнил квитанцию, двигая и пером, и языком. Я дал ему свой настоящий адрес и имя. Голливуд, Норс-Бристоль авеню, Бристоль-апартментс, 1634.
— Проживаете в таком районе и берете взаймы под залог 15 долларов, — сказал он с грустью, и, оторвав квитанцию, отсчитал мне деньги.
Я зашел в аптеку на углу, купил конверт, одолжив ручку, написал на конверте свой адрес, и вложив квитанцию в конверт, отправил письмо самому себе.
Я проголодался, перекусил на Вайн-стрит, и опять поехал в нижний город. Ветер дул еще сильнее, чем прежде. Мне было как-то не по себе. Какое-то странное чувство пустоты и потерянности охватило меня, рулевое колесо, казалось, жгло мне руки.
По фасадам высоких домов здесь и там зажигались огни. Зелено-желтый магазин одежды на углу 9-й и Хилл-стрит был ярко освещен. В Белфронт-билдинг горело всего несколько окон. Тот же безглазый старик, уставясь куда-то в вечность, сидел в лифте на куске мешковины.
— Может быть вы знаете, как мне связаться с директором вашей фирмы? — спросил я его.
Он медленно повернул голову и посмотрел мимо меня.
— Я слыхал, будто в Ну-Йорке придумали такие лифты, что не успеешь свистнуть, а они уже 30 этажей отмахали. Высокая скорость, значит, в Ну-Йорке.
— Черт бы побрал Нью-Йорк, — сказал я. — Мне и здесь хорошо.
— Ну, не скажи, это не плохо.
— Эх, папаша, брось дурачиться. Нашел чего хорошего. Знай, успевай нажимать кнопки, да не забудь сказать «Доброе утро, мистер Вусис», ну, еще глазей на них в зеркале. А у тебя скромная работа, как раз по плечу настоящему мужчине. Правильно?
— Работаю по 12 часов в день, — сказал он, — да и тому рад.
— Ты об этом помалкивай, а то вдруг профсоюз узнает.
— А вы знаете, что может профсоюз?
Я не знал, и он мне сказал. Потом он, наконец-то, посмотрел мне прямо в лицо и спросил:
— По-моему, я уже видел вас раньше?
— Все-таки как насчет директора, а?
— Он тут год назад разбил очки, — сказал старик, — вот была потеха, но я сдержался.
— Так. Можно мне с ним встретиться сейчас, вечером?
Он посмотрел чуть внимательнее.
— Это вы, значит, про директора. Он уже дома давно, где же ему еще быть?
— Ну конечно. А может быть пошел в кино. Но где его дом и как его имя?
— Вам от него что-нибудь надо?
— Да.
Сжимая кулаки в карманах, я едва сдерживался, чтобы не заорать на него.
— Мне нужен адрес одного съемщика. Я не нашел его адреса в телефонной книге. Офис его здесь, а где его дом я не знаю.
Я вынул руку из кармана и написал пальцем в воздухе д-о-м.
Старик вдруг сказал:
— А какого?
Это было так просто и прямо сказано, что потрясло меня.
— Мистера Морнингстара.
— Он еще не ушел домой, он еще в офисе.
— Это точно?
— Конечно, точно. Мне все равно, кого возить. Но он такой же старик как и я, вот я его и заметил. Значит, он еще не спускался.
Он закрыл двери лифта, и мы стали подниматься. Больше он не обращал на меня никакого внимания. Когда лифт остановился на восьмом этаже, он также молчал и ни разу не посмотрел в мою сторону. Я пошел по коридору, и когда завернул за угол, он все сидел на своем табурете с тем же потерянным выражением на лице.
Две двери в самом конце коридора были освещены, свет горел только за ними. Я остановился. Зажег сигарету и прислушался — полная тишина. Я открыл дверь с надписью — Вход и вошел в первую узенькую комнатку, в которой стоял столик с пишущей машинкой. Деревянная соединяющая дверь была все так же чуть приоткрыта. Я подошел к двери и, постучав, позвал: