Мы помолчали. Вячеслав Соломонович предложил мне еще чаю, его слова немного развеяли сгустившуюся атмосферу. Поблагодарив, я отказался.
– Единственное, что я не могу понять во всей этой истории, так это причин вашего страха перед книгой. Да, легенды, рассказанные вами, довольно жутки, но ведь мы с вами серьезные люди. В наш век трудно верить мифам тысячелетней давности.
Граф внимательно посмотрел на меня.
– Вы молоды, – наконец сказал он. – Вам предстоит многое познать, на многое надеяться, во многом ошибиться. Ведь человек так устроен, что всю жизнь спотыкается именно там, где до него это же делали бесчисленные поколения предков.
– Но я не понимаю…
– Когда я был молод, я был наивен и мечтал изменить мир. Все об этом мечтают. Но я не был благонадежным гражданином по причине своего происхождения и потому не имел возможности совершить многое, что вменялось в обязанность другим. И тогда я избрал себе путь, на который никто не претендовал. Кто помнил о прошлом в стране строившей новое невиданное будущее? Все грезили светлым завтра, и я не был исключением, но я мечтал, вглядываясь в темные глубины тысячелетий, надеясь отыскать его там, будущее, канувшее в Лету.
Я прочел Кямран-бея, тогда я уже бредил Востоком. Узнал о таинственном «Асмаранде» и поклялся отыскать и раскрыть его тайны. Долго путешествовал по Средней Азии, Закавказью, после войны меня заносило в Иран, Ирак, Афганистан…. Однажды, пребывая в нищих селениях Гуджарата, я встретился с одним суфием. И после этой встречи я осознал, сколь безумна моя идея. И тогда я тихо уехал прочь.
– Отчего же безумна? Неужто вы полагаете, что мир переменится, открой мы ковчег сейчас?
Вячеслав Соломонович долго не отвечал, медленно помешивая ложечкой чай. И, наконец, произнес:
– Боюсь, что вы не поймете меня. Мои страхи кажутся вам нелепыми, еще бы, ведь они целиком и полностью основаны на легендах и преданиях Гуджарата и Хорасана. Я не смогу вам рационально объяснить свою веру, ведь важны не только фразы, но сама обстановка беседы. Тот мудрец многое рассказал о силе, запрятанной под серебряной крышкой ковчега. Просто рассказал, убедительно в той мере, в какой людям свойственно верить в невозможное, прибегнув лишь к помощи своего красноречия. К несчастью, я не смогу вас убедить, даже приведя его слова полностью, ибо вы заранее настроены отвергать мои доводы. В тех краях никогда не видели «Асмаранд», но верят в его силу, ровно как вы, никогда не видев электрона, верите в физику. Так что, – граф отодвинул чашку, – пускай мои сомнения и страхи останутся для вас простой причудой пожилого человека, недоступной пониманию окружающих.
Я вернулся в дом поздно, по пути завернул в ресторан и плотно поужинал, пытаясь под звон посуды и легкую музыку, льющуюся из ниоткуда, привести в порядок сумбур мыслей. Не думаю, что сильно преуспел в этом: к дому я подъезжал по-прежнему плохо соображавший. Граф непременно представал перед внутренним взором, стоило на мгновение закрыть глаза. Он что-то говорил, мерно размешивая ложечкой остывший чай, а когда останавливался, мне виден был хоровод чаинок, медленно оседающих на дно чашки, складывающихся в калейдоскоп причудливых узоров….
В подъезде меня дожидалась депутация ходоков с фактории, возглавляемая кассиром. Он любезно напомнил мне про обещание выплатить премиальные за май, к началу отпусков. Я слушал и не слышал его. Помню, в ответ только махнул рукой, мол, действуйте, как лучше, а затем поднялся к себе. Разочарованная депутация, приговаривая «а барин-то не в духах нынче», удалилась, тихо притворив за собой дверь. Отчего-то припомнилось некрасовское «и пошли они, солнцем палимы»….
Наверное, мне звонили в тот вечер. Не знаю, я заперся и отключил телефон, едва вернувшись. И не выходил их квартиры: сидел и смотрел в окно на чернеющие дерева и вслушивался в неумолчный шум листвы, словно звук далекого прибоя. А взгляд все время натыкался на передвинутый шкаф, прикрывший пятно, так нелепо выглядящий под покосившейся картиной. А следом за взглядом к пятну возвращались и мысли.
Мне было грустно, но я не понимал, отчего.
В середине ночи я проснулся. Несколько мгновений лежал, не понимая причин пробуждения. А затем будто ударило. Сны! Я не видел снов! Никаких. Будто внезапно лишился этого дара.