– Проклятая лохань! – ругнулся Хоуп, будто не видя Ивицу, но и не давая тому уйти. – Мы тут как в мышеловке. Не одна страна, так другая: не погромы, так революции. Нет, к черту их всех, идем в Алжир, – он глянул на помощника кока так, будто только его увидел. – Вам надо поразмять ноги, засиделись на корабле. А дальше в океан, только в океан, пропади эти моря и проливы пропадом.
Ивица содрогнулся. Алжиром его пугали давно, с времен тетки, вот ведь далекая французская колония, а дурная слава на всю Европу. Вздрогнув, он вдруг осмелился спросить у Хоупа об этом. Тот хохотнул.
– Мальчик, у меня и так недобор экипажа. Сам боюсь, как бы кого не стащили. Вот что, – вдруг наклонясь к нему, произнес он, – тебе ведь нравится здесь, вижу, нравится. Корабль у нас годный, и неважно, сколько ему стукнуло, экипаж спокойный. Подумай: может, останешься с нами? И друзей своих спроси. Подумай, – лицо приблизилось, Хоуп смотрел на него в упор, – время летит ох, как быстро. А я здесь всегда.
Паренек не заметил, как домчал до камбуза. Столкнулся с Гораном – ему сегодня ночью дежурить, капитан решил проверить мальчишек на пригодность, начав с заводилы. Принялся сбивчиво тараторить, позабыв про тарелки. Про Алжир, про рассказ капитана: Горан только плечами пожал.
– А по мне, почему бы нет. Место доброе, меня тут даже приветили. Посмотрим, как шторм пройдет, а то вдруг укачает, обидно перед сэром будет, – обращение к Хоупу в третьем лице в его устах звучало удивительно запанибратски. – И Иштван возражать не будет, он и в Подгорице никого не знал, кроме нас, на кой ему Нантакет… А когда сэр будет набирать, по прибытии или чуток позже? А ты сам? Ведь столько всего про корабли знаешь – и хоть бы раз себе помог. Ну что за дело, поваренок на кухне.
– В камбузе, – машинально поправил товарища Ивица и замолчал. В самом деле, в подгорицком приюте книги собирались больше на приключенческую тематику, а не только богословские трактаты и наставления старцев. Видно, прежний директор, да и сам господин Крстич старались хоть немного да потакать вкусам отроков, с малолетства оторванных от семьи и принужденных искать утешения в чем-то ином, кроме компании себе подобных. Стивенсон, Сабатини, Буссенар, Верн, Лондон, Миклухо-Маклай и другие авторы представляли новых друзей. Ивица особенно любил героев двух последних – одиночек, ищущих испытания для тела и спокойствия для души. Трудностей и в его жизни хватало с избытком, а за чтением можно представить, как, пусть нелегко, пусть непросто, но можно преодолеть их все, одну за другой. Больше всего имелось книг о море, они же и больше всего приходились по душе: потому, наверное, что у самого Ивицы путешествия на пароходе, до войны, с родителями, оставались самыми приятными воспоминаниями.
Не сказать, что его мечтания исполнились ныне – «Хоуп» походил на другой приют, для тех, кто постарше. Он не знал, что в его ждет в Нантакете, не особо верил в лучшее, как наверное, и все здесь, но предложение капитана оставило холодный отпечаток в душе. Да и Борис воспротивился
– Не буду я тут годы корячиться ни за грош. Из Нантакета махну в Нью-Йорк или Бостон, там, поди, работу получше сыскать можно, чем паруса трясти да канаты плести, – и усмехнулся собственному каламбуру.
Перед склянками Хоуп собрал экипаж. Был бледен, кусал губы. Словно получил еще одно послание, новую газету. Может, и так.
– Война расползается, – зло бросил он в матросов, оглянулся на Стабба. Тот стоял подле, на шканцах, изредка касаясь помятой куртки Хоупа, под которой виделась застиранная рубаха и кое-как повязанный шейный платок. Точно успокаивал этими прикосновениями. Капитана бурлило. – Вся лохань Средиземного моря ей охвачена. Америка пока не в войне, но не так давно крупно вляпалась, может вляпаться повторно. Я не знаю, как отреагируют на наш флаг, – махнул на изодранную полосатую тряпку с кругом звезд в синем крыже, – в Баре мне уже высказали пару ласковых. Я бы мог поднять испанский, это судно когда-то носило королевский штандарт, но сейчас там республика, а за неправильный флаг в любом порту могут вломить. Особенно ныне, – и прервав собственное, какое-то детское недовольство, продолжил: – Мы идем в Оран. Но если и там… поспешим.
Пробурчав последние слова, круто развернулся и бухнул дверью каюты. До самого порта его почти никто не видел. Да и не до него было – на следующий вечер Ивица утащил две газеты по настоятельному требованию Горана, который должен был сам своими глазами все увидеть и во всем разобраться.
«Бутафория», – буркнул поначалу Горан, заполучив номера, английский давался ему с трудом. Проще всего Борису, но тот, как всегда, когда просили, заломался. Пришлось напомнить, кто главный. Не совсем номера, пояснил тот, подборка статей с такого по такой-то месяц, потому газета и толстая, на тридцать две полосы. Может, капитан увлекается фантастикой? – тут много чего непонятного написано, особенно про передвижные цистерны с пушками, ракетные бомбардировки и много чего еще. «На Верна похоже», – произнес Ивица несколько разочарованно. И вспомнил, как господин учитель рассказывал: в Северной Америке любят фантастику, у них даже журналы такие выходят. Совсем другой мир, вот увидите, говорил не раз он. Иштван разглядывал номера последним, долго листал, прежде чем вернуть, пробурчал: «Все может быть». И добавил: «Я, наверное, останусь», сделав ударение на слове «наверное», чтоб стало понятно, с кем он теперь. Тем более, следующую ночь вахтовать ему.