До вечера я успел полежать на вонючей лежанке, немного прийти в себя. Подумав, устроил в соседнем доме тайник — закинул в нишу в полу все лишнее оружие, ящик с консервами, три из четырех пятилитровок с водой. Навалил сверху обломков бетона и камней — совсем хорошо получилось, если не знаешь, фиг догадаешься что здесь схрон. Вряд ли я сюда вернусь, но бросать добро на поживу крысам тоже не хочется.
Темнело здесь рано — часам к шести солнце начало красить закатным красным светом руины, когда я вышел из своего убежища. Перед этим я битый час проторчал на наблюдательном посту, изучая предполагаемую трассу движения на северо-запад и как минимум пару километров мог шагать по намеченному маршруту. Заодно я убедился, что мои предположения о наличии других стай крыс в городе были верны — я видел пару жидких дымов поднимавшихся с северо-востока. Там кто-то жег огонь, и был достаточно силен или нагл, чтоб делать это при свете дня. Случайные встречи мне были не нужны — крыс я не боялся, но сдохнуть, чтоб стать кормом банды помойных бомжей-каннибалов мне претило — меня ждала смерть в расцвете славы под прицелом нескольких телекамер в самом рейтинговом шоу мира, не для вас, чертей помойных, цветочек рос, хе-хе!
Шорох опять забухтел что-то издевательски-одобрительно, и я мельком подумал, что моя личная шизофрения стала проявлять еще больше эмоций и реагировать на мои действия, и все это не к добру. Наверное, именно так сходят с ума, сначала в голове появляется голос, потом вы начинаете с ним беседовать, и он дает вам советы…
Справедливости ради иногда Шорох бывал полезен — именно от него я узнавал о приближении песчаных бурь, но по большей части от него был один только вред — мои заскоки и психи были четко связаны с этим шуршанием, и в последнем бою большую часть ран я получил именно потому, что изображал из себя обожравшегося мухоморов берсерка и бросился в рукопашную, вместо того, чтоб пострелять крыс из пистолета или зажарить разрядом.
А еще я не мог понять, как я прозевал последнюю бурю, которая налетела сразу после выстрела из гранатомета по нашему пикапу — налетела в ту же секунду и закончилась строго после боя. Шорох тогда до последнего мига не давал мне знака, что намечается шторм. А кстати, та буря во время атаки дезертиров началась примерно так же — в момент атаки и закончилась сразу после боя. Или местные бомжи научились управлять погодой, или у меня бзик на почве конспирологии. Еще одна монетка в копилочку местных странностей.
Блядь, как же дергает руку! Все-таки заражение начинается, мне срочно нужны лекарства! Антибиотиков осталось четыре таблетки — буду принимать по половинке утром и вечером, надеюсь, организм справится, и я не свалюсь на половине дороги.
Я шел по намеченной трассе от одного укрытия к другому. Выйдя из «своего» подвала я за полчаса добрался до руин топливной заправки, где укрылся минут на пять осматриваясь вокруг и намечая путь до следующего ориентира, намеченного ранее — развалин небольшого торгового центра с уцелевшей вывеской на которой что-то было написано арабской вязью. В половинке театрального бинокля темный город был тих и молчалив, но в нем совершенно точно царила своя жизнь — пару раз я слышал неподалеку рычание неведомого зверя, один раз ветер донес хлопок далекого выстрела. Люди и животные продолжали копошиться в радиоактивных руинах мертвого города, подобно опарышам в догнивающей туше давно дохлого гиппопотама.
Око Баала на горизонте жило своей жизнью. Когда стемнело, я переключился в режим сканера и на пару минут залип, наблюдая за той феерией электромагнитных полей, которые излучало Око. В голове возбудился и забухтел Шорох и я с некоторым трудом оторвался от невероятного зрелища. Ну тебя к черту, здесь и без тебя поганых загадок хватает.
Вечером стало прохладнее, ветер понес холодок из пустыни, но нагревшиеся за день камни и асфальт продолжали излучать тепло. Я брел намеченным маршрутом, переставляя ноги как робот — меня опять морозило, руку дергало все сильнее, мысли путались. Странно, но подающий слабые признаки жизни днем город с наступлением темноты как будто вымер окончательно. Тишина стояла мертвая, только ветер посвистывал в пустых окнах и дверных проемах. Нигде не было видно ни огонька ни лампочки, но совсем темно не стало, ничуть — Око на севере мерцало мертвым, фосфоресцирующим светом, время от времени рассыпаясь россыпями искр. Шорох в моих ушах шуршал в такт этому мерцанию, я мерно переставлял ноги под это бормотание, ориентируясь на мертвенный свет Ока.