— Ты и она?.. — он позволил словам повиснуть в воздухе.
Леиф покачал головой.
— Нет. Она замечательная и красивая женщина. Мне она нравится. Но мы скоро уедем, уже через пару месяцев, и я бы не взял ее, чтобы потом отшвырнуть прочь.
Было что-то еще в голосе Леифа, и Вали промолчал, ожидая, пока тот скажет.
Он сказал. Глядя на огонь, Леиф добавил:
— Я хотел попросить ее вернуться со мной, но она слишком хрупкая для нашего мира.
— Хрупкая? Ольга?
Она была небольшого роста, да. Но Вали видел, как она сунула руки глубоко в живот человека, чтобы закрыть кровоточащую рану. Она пережила весь ужас их лагеря для пленных и сделала себя неотъемлемой частью их жизни.
Она была равной для них — более того, она была их другом. «Хрупкая»? Вали так не казалось. Не более хрупкая, чем Бренна.
— Ее кости, как у птички. Когда я обхватываю ее руку своей рукой, то чувствую, что могу ее просто сломать. Она не создана для нашего мира.
В голосе Леифа звучало сожаление, которое тронуло Вали. Он подумал о том, как бы стал чувствовать себя, если бы расстался с Бренной — даже если бы они расстались до того, как она стала его женой.
— Ты можешь остаться здесь, с ней.
Леиф повернулся к Вали, хмурясь.
— Нет. Эйк не откажется от опытных налетчиков. Он привезет крестьян, чтобы они поселились здесь, и он оставит младшего сына, чтобы править. Ульф, как мне кажется, умный, но слишком мягкий, чтобы сделать походы частью своей жизни. Своих воинов он послал, чтобы найти новые сокровища.
— Ты говоришь так, будто здесь только люди Эйка. Я здесь в интересах ярла Снорри, помни это. Я надеюсь на союз между нами.
— И если его не будет, то мы с тобой больше не друзья, — Леиф оглянулся на огонь. — И положение Бренны сложно в любом случае.
Ему не нужно было больше ничего не говорить, они постоянно обсуждали, как поступит ярл Эйк, когда узнает, что лишился своего Ока.
Вали кивнул; это была мысль, которая всегда таилась где-то в глубине его разума: он забрал у ярла Эйка его талисман. Она была уже не ручная зверюшка ярла. Теперь она была женой Вали. Он женился на ней и сделал ее беременной, и она будет носить его ребенка. Пройдут годы, прежде чем она снова сможет носить щит. А может, и никогда не сможет. Здесь, в Эстландии, она всегда может быть женой фермера.
И Вали — фермер. Любя Бренну, он хотел видеть ее счастливой любой ценой, но мысли о том, чтобы закончить свои дни, работая на ферме, беспокоила Вали. Сможет ли он сделать это место своим домом? Будет ли он доволен такой жизнью?
Они никому не говорила об их плане остаться здесь, и Вали был уверен, что такие новости лучше оставить недосказанными. Не все из отряда хорошо восприняли их дружеские отношения с жителями деревни, и Леиф был прав — их дружба балансировала на узкой кромке альянса между двумя ярлами, живущими за морем. А эти ярлы часто воевали. Весть о том, что два лучших воина решили оставить службу и осесть на вражеской земле, может создать проблемы. Сейчас, в сердце этой дикой зимы, только с природой стоило считаться. Они жили в мире, у них были друзья, дом. Его Дева обрела дом, и он не хотел рисковать этим без надобности.
Раздор придет. Они должны будут бороться за жизнь, которую хотели, за дом, который нашли вместе. Они оба знали это без слов. Но не сейчас, не сейчас.
Вали допил медовуху и отставил свою чашку. Он встал и положил руку на плечо Леифа.
— Увидимся утром. Мой друг.
Леиф кивнул, все еще глядя в огонь, и Вали пошел спать.
Он скучал по своей жене.
Глава 11
— Подтяни чуть потуже, или полотно не будет гладким, — Ольга положила свою руку под руку Бренны и подтолкнула ее вверх, побуждая ту сделать, как она предложила.
Бренна знала, как ткать. Ее учили, по крайней мере, несколько лет назад. Но она ненавидела это занятие. Ничто во всех мирах не было более скучным, чем стоять у станка и сплетать нити шерсти вместе. Она сосредоточенно работала уже много времени, а в результате получила лишь тряпку, которую вряд ли кто захочет надеть.
Женская работа была муторной. Бренна не возражала помогать в приготовлении пищи; это иногда могло быть интересным — и иногда даже физически трудно — и она чувствовала гордость, когда людям, которых она кормила нравилось то, что она готова. Но уборка и ткачество? Она бы променяла станок на меч с радостью.
Скорее бы кончилась зима, и они с Вали смогли бы начать планировать свою новую жизнь. Тогда у нее будет собственный дом и земля, чтобы работать, и ребенок, которого нужно растить. Теперь, в ловушке внутри мрачных стен замка, занимаясь уборкой и готовкой — и ткачеством для нужд сотни неблагодарных мужчин, Бренна стала часто выходить из себя.
Но она хотела научиться. Она знала, что ее дни в качестве воительницы уже сочтены. Пройдут годы, прежде чем она сможет оставить ребенка и уплыть в поход, а воевать дома, чтобы подвергать ребенка опасности, ей не хотелось. Она вышла замуж, и ее муж посадил в нее свое семя. Теперь она была женой, и вскоре станет матерью. Она хотела стать такой же славной матерью, какой была защитницей.
Но не могла притвориться, что это ей интересно.
Самое худшее было то, что она оказалась далека от обсуждений и планирования — о патрулях, о ремонте, о подготовке к лету. Никто не отказывал ей в праве занимать место в качестве лидера среди налетчиков, пока ее живот был плоским, но как только о беременности узнали Леиф, Орм, все мужчины — и даже Вали — перестали звать ее на собрания.
Когда она спросила об этом мужа, он посочувствовал — и остался непреклонен. Ее работа, по его мнению, заключалась в том, чтобы воспитывать ребенка. И желательно, сказал тогда Вали, сосредоточиться на изучении языка, раз уж она пожелала тут поселиться. Проблемы замка и деревни были уже не ее заботой. Говорить о делах должны были те, кто ими занимается.
И у нее не нашлось возражений. Она заняла свое место на кухне и в ткацкой.
Пока они работали, Ольга занималась с Бренной языком Эстландии и даже заверила ее, что обучение идет хорошо. Бренна не верила. Когда Ольга просила ее перевести слово, все удавалось, но, когда она попыталась понять разговоры женщин вокруг, понимала только половину из сказанного. В лучшем случае.
Ее разум не хотел знать больше слов, чем он уже знал. Родители рассказывали Бренне, что, когда она была маленькой, они боялись, что она вообще останется немой. Бренна заговорила лишь в четыре годика. И это лишь усилило убеждение людей в ее странности. Возможно, ей просто не давались языки.
Она толкнула ремизку (прим. деталь ткацкого станка. Ремизка, перемещаясь вверх или вниз, поднимает или опускает нити основы) в порыве обиды.
— Я ненавижу этот станок!
— Скажи это на нашем языке.
Бренна одарила Ольгу взглядом воина, даже немного порычала, но та была непреклонна. Она просто ждала, с бесстрастным лицом.
Бренна знала, как на их языке звучит «ненависть».
— Vihkan.
— Скажи все, что ты сказала. Все.
— Маvihkan… — она понятия не имела, как называется на эстландском ткацкий станок. Наверняка слышала тут же, в этой комнате, десятки раз, но в голове слово не отложилось. — Мavihkan… seda…
— Kudumismasin.
Бренна изумленно уставилась на Ольгу. Как она сможет изучить язык, в котором такое просто слово, как «станок» превратилось в это?
Прежде чем она успела разъяриться — а в последнее время Бренна стала часто впадать в ярость — малыш резко пнул ее в мочевой пузырь, и она схватилась за живот.
— Ой!
Ольга тоже положила руки на живот Бренны.
— Он много движется сегодня.
Кивнув, Бренна улыбнулась, глядя на свой округлый живот.
— Даже больше, чем обычно.
Только несколько недель назад она почувствовала первые толчки малыша, но с тех пор ее живот стал заметно больше, а сын двигался все время. Даже Вали чувствовал.
— Я верю, что в тебе мальчик — его колыбель очень низко висит, — Ольга положила руку на талию Бренны и повела ее к двери. — Достаточно ткачества. Давай посидим на кухне. Я налью молока, и ты сможешь узнать больше слов. Если ты изучишь их, то никогда не будешь голодать.