В то же время отступить означало сбежать от собственной клятвы, не так ли? Никто не осудил бы ее, никто, кроме нее самой и этого было достаточно. Пожаловаться деду? Но что, мало ему было проблем с жрецами Адрофита, чтобы теперь связываться еще и со злой королевой любви, ибо Амали теперь стала воистину достойна своего титула из песни Минта.
— Когда эльфы Алавии пытались убить Минта Вольдорса на землях Империи, это какая кровь была? — вдруг спросила Олесса. — Лишняя? Или нужная?
— Это были дела между мной и моим мужем!
— Бывшим мужем, — с холодной улыбкой заметила Олесса. — Без разрешения, без предупреждения, высокоуровневые убийцы бегали по моей империи, желая убить барда Вольдорса. Попутно они портили жизнь моим подданным и угрожали жизни Бранда Алмазного Кулака.
Амали лишь фыркнула в ответ. Ноздри ее раздувались, словно у зверя, решившего напасть, и Марена ощутила, что слова императрицы попали в больную точку. История с Адрофитом, стало быть, не закончилась, и Амали привечала его жрецов, а также пыталась задурманить разум Ираниэль.
— Нападение на подданных правителя в их же домах не приветствуется нигде, — вернула Амали ее же собственные слова императрица Олесса. — Разве что, между нами, война и вот тогда точно прольется много лишней крови, не так ли?
— Да вы издеваетесь!
— Констатирую факты, — улыбка Олессы выглядела тоже хищной, словно она собиралась напасть в ответ.
Две влюбленные женщины, бьющиеся за свое счастье — страшное дело, подумала Марена, чуть прикрывая руками живот. На нее снова накатывала волна слабости и тошноты, слишком уж много вокруг было любви. Приторной, сладкой, лживой и ненастоящей любви, замешанной на подлинной ненависти.
— Как раз пригодятся для встречи правителей! Ведь это ты хотела сказать, Амали? Что поднимешь вопрос на встрече правителей Мойна, которым не понравится мысль, что на них в их собственном дворце могут напасть?
— Ты любишь Бранда! — ткнула Амали пальцем обвиняюще.
Эльфы-аристократы вокруг, герои у трона, герои за спинами, Хранители Деревьев вокруг, все словно исчезли. Остались три правительницы, забывшие о профессиях правительниц, и две из них были беременны. Олессе пошло бы материнство, решила Марена, но, если она любила деда Бранда. Возможно, беседы с Ираниэль помогли бы ей?
— Хочешь, эта любовь станет взаимной? — голос Амали стал вкрадчивым, томным.
Олесса вдруг расхохоталась громко, издевательски. Она и Амали были ровесницами, вот только эмоции от них исходили совсем, совсем разные.
— Бранд помог тебе явиться на свет и поэтому я пощажу тебя! — провозгласила Олесса. — Но даже не думай выносить эти вопросы на встречу правителей или заикаться о каких-то правах на месть! Мне предлагали руку короля Ирия, земли Империи выходят к Пенному морю и пересечь их, высадив войска в Диких Землях и рядом с Бесконечным Лесом — дело дней. Сиди в Алавии и не высовывайся, твори добрые дела и молись своему новому богу, чтобы о тебе забыли! Мион Три Стрелы отправится с нами!
Амали взмахнула рукой.
— Если ему не нужны мои любовь и наш ребенок, если он забыл все свои клятвы, пусть проваливает!
Марена покачнулась, торопливо закрылась от эмоций старого героя, который расплакался, как ребенок. Вот он действительно любил, но его любовь использовали против него же. Олесса в свою очередь тоже изобразила величественный жест, они развернулись и все вместе покинули тронный зал.
— Стоило ли так злить ее? — задумчиво спросила Марена.
— Разумеется, — спокойно ответила Олесса. — Профессия правителя не любит робких, хотя слишком дерзкие в ней тоже зачастую не выживают. Она считает, что за ней стоит сила? Пусть проявит ее и тогда окружающие правители, на которых Амали уповает, сами же ее и бросят. Вот тогда можно будет и припомнить ей все остальное.
— Я хотела вовсе не этого.
— Я знаю, — ответила Олесса, оборачиваясь к ней.
На мгновение Марене показалось, что императрица обнимет ее, вожмет куда-то в район живота или груди, ибо ростом она не уступала деду Бранду.
— Но этого хотела я, — продолжила она спокойно. — Политика — искусство возможного, здесь все просто.
— Просто? — переспросила Марена, испытывая невольную жалость к императрице, взявшейся за невозможное.
— Для того, кто рос среди политики, конечно.
— Тогда могу ли я попросить о нескольких уроках?
— Разумеется, — вот теперь улыбка Олесса стала искренней. — Все, что угодно.
— А я? — ворчливо спросил Мион Три Стрелы. — Или мне надо будет заплатить за свое освобождение покаянием перед дриадами и рассказами о всех глупостях, что я натворил ради любви?