— Нет, — твердо ответила Марена. — Мы спасли вас, потому что это было правильно и я…
— Мы, — кивнула Олесса.
— Мы надеемся спасти Алавию, помочь живым в ней.
— Тогда у меня будет пара просьб. Помогите Амалиниииэ и ее ребенку.
— Вы просите за нее? — изумилась Марена.
Старый герой сбросил любовное наваждение, но все еще искренне жалел и сочувствовал Амали. Марена подумала, что не смогла бы так и вздохнула. Она многого добилась, но ей еще большему предстояло научиться, она еще столько не знала о живых и что движет ими! Пожалуй, стоило попросить об уроках не только Олессу, но и старого героя-эльфа.
— Она сама еще как ребенок, не видевший мира. Запуталась, споткнулась, ей надо помочь подняться, если это вообще возможно.
Тут Марена могла его понять, ибо и сама была, как Амали. Не видела толком мира, потом тот ворвался в ее жизнь приливной волной, подхватил и потащил куда-то к мести, к квесту помощи живым, а затем и на королевский трон Стордора.
— Также я хотел бы навестить свою старую подружку Феолу, а затем можно и вернуться к Провалу, умереть уже там.
Он беззвучно добавил «не стоило вообще оттуда уезжать, умерли бы спокойно».
— Конечно, — торопливо согласилась Марена. — Возможно, она узнает вас, ей станет легче.
Короткие сборы уже закончились, и они отправились к портальной площадке. Ираниэль несли в носилках, и Марена испытывала легкое чувство вины, съездили, подлечились — отдохнули! Радовало только то, что сама Ираниэль словно ожила, включилась в дела и радовалась им. Да и ее «взаимодействие» с Амали стало решающим в вопросе раскрытия королевы Алавии.
Странно, конечно, что сама Амали не ощутила в Ираниэль этой застарелой нелюбви к сородичам эльфам, но в то же время, это ли не повод для гордости за сестру-жену? Значит, хорошо сдерживалась, умело вела себя! Зря она замыкалась в себе, впрочем Ираниэль, пожалуй, и сама поняла это, так что теперь Марена могла рассчитывать и на ее поддержку.
Вместе нести справедливость и улучшать жизнь, вместе радовать Гатара любовью, это ли не прекрасно?
— Политика — искусство возможного, — вдруг заговорила Ираниэль, словно уловив мысли Марены. — Но разве не вышло наоборот? В смысле, с местными аристократами?
— Умения правителя и так позволяют внушать любовь и трепет, — пожала плечами Олесса. — Амали не пользовалась ими в достаточной мере, теперь она будет пользоваться ими с избытком, ни то, ни другое не пойдет ей на пользу, и она оступится и ошибется.
Вот это — искусство возможного, говорил взгляд ее синих глаз, обращенных в сторону Марены. Малыми средствами разжечь, принудить к действиям и ошибкам, загнать в ситуацию, из которой не будет хорошего выхода. Причем, не проливая массы крови, хотя эльфы Алавии все рано поплатятся и пострадают, как уже пострадал Три Стрелы.
Но все равно это было лучше, чем кровавая бойня и война трех стран.
— Кстати, вот Три Стрелы напомнил, нужно будет навестить еще дриад.
— Да! — сразу оживились Марена.
— Опять леса, нет, это без меня, — простонала Ираниэль.
— Конечно, конечно, отправляйся в Стордор, сразу к целителям, нет, сразу в храм Ордалии.
— Ну, хоронить-то меня не надо! — разозлилась темная эльфийка.
— Но ведь она воздействовала на тебя чем-то!
— Ты взвалила на себя тяжелую ношу, — сочувственно сказала Олесса, пока они ждали ответа дриад на границе Бесконечного Леса.
Марена мысленно хмыкнула. Она жалела императрицу, та жалела ее в ответ, круг замкнулся.
— Ты тоже, — ответила она. — Ведь ты делаешь все это ради деда Бранда?
— Да, — просто ответила Олесса. — Я помогаю ему, как могу.
— Помогаешь?
— Почему, по-твоему, слава Минта разошлась так быстро и далеко? Щит Империи прикрывал их от убийц-эльфов, мои маги помогли ему у Города Любви, и теперь я еще помогу здесь и возле Провала. Помогу вам, правителям Стордора, и не дам вспыхнуть войне, а значит, Стордор сможет и дальше восстанавливаться и идти к процветанию. Ведь ты согласна, что Алмазному Кулаку небезразличен Стордор?
— Да, — согласилась Марена.
Она помолчала и все же сказала.
— Но ты понимаешь, что это не поможет? Дед Бранд уже отказал тебе, и он упрям… как дед!
— Кто сказал, что любовь должна быть расчетливой? — с затаенной печалью и радостью ответила Олесса. — Кто? Адрофит и его слуги? Если я начну высчитывать, вот здесь помогу, и он в ответ улыбнется мне, а если пошлю на два полка больше к Провалу, то он поцелует меня, будет ли это любовью? Мне говорят, что я нарушаю свой долг правительницы, императрицы и они правы, нарушаю. Иду вопреки ему, ради любви, которую таила в себе так долго, столько долгих лет! Но разве это любовь, если задвигать ее в угол? Я помогаю Бранду издалека, помогаю тем, кто был и есть рядом с ним и этого уже достаточно, самого факта помощи. Да, он вряд ли взглянет на меня и уж тем более женится, о детях и не мечтаю, но я помогаю ему, потому что люблю, а не потому, что хочу расчетливо удержать возле себя. Вот, буквально только что мы слышали рассказ о такой расчетливой любви, о попытках удержать Бранда возле себя. Барды воспевают Бранда и Светлейшую, складывают рифмы об их величайшей любви, а меня не покидает мысль, так ли уж велика была их любовь?