Супруги искали взглядом мужей, избегая намеков и щипков остальных матросов. Для кое-кого из жен поиски заканчивались шумным скандалом. Не ожидая прибытия супруг, мужья уже развлекались со шлюхами. Одна изрядных размеров дама обнаружила своего благоверного, одного из шкотовых, между двумя двенадцатифунтовками именно за таким делом, и измочалила зонтик о его ягодицы. Из ее уст изливался непрерывный поток брани, и вскоре вокруг троицы собралась толпа зевак из матросов и потаскух. Приостановив избиение, жена сделала большой глоток джина из протянутой кем-то бутылки. Воспользовавшись перерывом, муж завершил начатое, и, под одобрительные крики толпы, девка выскользнула из под него, наскоро приводя в порядок одежду. Она протянула было руку за деньгами, но передумала, заметив выражение лица законной супружницы. Стремительное наступление оскорбленной леди заставило ее искать убежища за орудийным станком.
– Не видать тебе моих денег, грязная шлюха! Ты еще и ремесла своего не знаешь: денежки-то надо брать вперед!
При этих словах шкотовый ухватил жену за руку и врезал ей по губам:
– А тебе-то это откуда известно, а, крошка Полли?
Сообразив, что дело из публичного превращается в сугубо семейный разговор, толпа стала растекаться.
Весь день совокупление продолжалось то с большей, то с меньшей силой. Остатки денег, имевшихся у моряков, вскоре перекочевали в карманы женщин. Мистер Коппинг, казначей, с важным видом, как и полагается представителям своей породы, сидел за столом и принимал от желающих расписки с их отказом от части полагающихся призовых денег в обмен на аванс наличными. Подогреваемые страстью, многие моряки переходили границы разумного, но таков уж хлеб казначея, пусть презираемый, но далеко не постный.
Патруль с «Метеора» отчаянно курсировал вокруг «Циклопа». Время от времени, под вопли и улюлюканье, из открытого пушечного порта вылетала пустая бутылка или женские подштанники. Это явно довело команду катера до белого каления, и наконец, его командир, помощник штурмана, окликнул фрегат.
– Сэр, – обратился он к лейтенанту Кину. – Ваши люди высказывают нам неуважение. Трое или четверо показывают мне голые задницы и пушечных портов…
К ухмыляющемуся лейтенанту, не удостоившего патруль ответом, присоединился доктор Эпплби.
– Эй, мистер, а ты готов поклясться, что не заголял свою задницу в Порт-Маоне? – спросил хирург.
Ответа не последовало.
– Похоже, в точку, а, лейтенант? – бросил Эпплби лейтенанту, видя, как командир патруля потупил взор.
– Если этот корабль оскорбляет вас, сэр, почему бы вам не нести охрану других судов флота? Здесь вам ничего не светит!
Помощник штурмана сплюнул за борт и буркнул гребцам:
– А ну навались, проклятые бездельники.
Ближе к полудню на корабле появилась жена матроса Шарплза. Она была очень молода, и, хотя об этом мало кто догадывался, приехала из Чатэма с единственной целью увидеть мужа. Путешествие заняло целую неделю, и, учитывая ее нетерпение, показалось ей настоящим кошмаром. Но вот встретивший ее у порта Шарплз заключил жену в объятия под добродушные крики своих товарищей. Никто не заметил ехидного выражения на лице проходившего мимо мичмана Морриса. Никто, кроме Тригембо, которой как раз разыскивал Морриса. Пока Шарплз в обнимку с женой удалялись, переступая через распростертые совокупляющиеся тела, не обращая внимания на эту пародию на любовь, Тригембо подошел к Моррису и взял под козырек.
– Прошу прощения, мистер Моррис, – произнес Тригембо с преувеличенной вежливостью, – лейтенант Кин приказывает оснастить шлюпку для отправки на флагман за приказами.
Буркнув что-то, Моррис зло посмотрел на Тригембо. Позвав помощника боцмана, особенно известного склонностью к рукоприкладству, мичман двинулся вперед. На ходу он выкрикивал имена матросов. Их владельцы принадлежали к самым отбросам команды «Циклопа». Некоторые из парней, которым было не до того, посоветовали Моррису убираться к дьяволу, одного или двух ему так и пришлось оставить в покое, остальных он предоставил заботам помощника боцмана. В носовой части главной палубы мичман нашел то, что искал. Шарплз и его жена лежали на палубе. Ее голова покоилась на свернутой койке, а на лице застыло выражение дикого ужаса. Ее муж, отец ее будущего ребенка, человек, которого она так любила, рыдал в ее объятьях. Он рассказывал ей про Морриса, поскольку не мог снова почувствовать себя ее мужем, не облегчив свою совесть. Шарплз не подозревал о присутствии виновника своих несчастий, и Моррис простоял над парой добрую минуту.
– Шарплз! – воскликнул он резким голосом, прервав горестную исповедь матроса, – ты нужен по делам службы.
Инстинкт подсказал молодой женщине, кто нарушил их беседу. Она встала на колени.
– Нет! Нет! – взмолилась она.
– Вы намерены обсуждать мой приказ? – ухмыльнулся Моррис.
Девушка смотрела на него, кусая губы.
– Я доложу, что вы препятствуете офицеру в исполнении его обязанностей. Вас высекут. Ваш муж уже виновен в нарушении приказа, взяв койку из сетки, – он словно выплевывал слова ей в лицо. Угроза жене заставила Шарплза оживиться, и он мягко отстранил ее.
– Ч-что за приказ, мистер Моррис?
– Укомплектовать шлюпку.
Марсовый замялся. Он не входил в шлюпочную команду.
– Есть, сэр, – сказал он, потом повернулся к жене и прошептал, – я вернусь.
Девушка, рыдая, рухнула на палубу, и одна из женщин постарше, которой все мичманы были до фонаря, принялась утешать ее. Подгоняемый летящими в спину проклятиями, Моррис ушел.
Шлюпка отсутствовала три часа. До тошноты насмотревшись сцен на батарейной палубе, девушка решила подняться наверх, глотнуть света и воздуха. Выйдя на палубу через носовой люк, она примостилась у штирборта, являя собой яркое пятно среди бухт просмоленного троса, свисающих и лежащих у кофель-планки. Глядя на сверкающие воды спитхедского рейда, она погрузилась в свои мысли. Сердце женщины разрывалось от боли. Она так надеялась, что кошмарное путешествие длиной в неделю окупится счастьем от свидания с мужем. Ее обуревал стыд за него, за себя, за их неродившегося еще ребенка, за все человечество, способное допустить, что один человек может так низко обращаться с другим. По щекам ее текли слезы. Глаза невидящим взором смотрели на корабли в гавани. Ее судьба была всего лишь маленькой разменной монетой в той цене, которую Англия платила за свое морское могущество.
Некоторое время спустя Блэкмор, сменивший Кина на вахте, обратил внимание на одинокую фигурку на баке. Он послал Дринкуотера с поручением спустить ее обратно вниз. Выросший на торговом флоте, Блэкмор сохранил распространенное там предубеждение против женщин на борту. Штурман вздохнул. На «купцах» шкипер давал команде увольнительную на берег. Если матросам захочется прогуляться в бордель, это их право, только на корабле они обязаны быть вовремя. Страх военного флота перед дезертирством не допускал такой свободы, в результате погружая по временам главную палубу в пучину пьяного разврата. Но если старый штурман не мог изменить политику Адмиралтейства, то будь он проклят если позволит марать верхнюю палубу присутствием всяких шлюх.
Дринкуотер подошел к женщине. Погруженная в свои мысли, она не заметила его. Он кашлянул, девушка повернулась и вздрогнула, заметив его мундир. Она в испуге отпрянула к бухтам каната, решив, что угроза Морриса насчет порки может осуществиться.
– Простите, мадам, – начал Дринкуотер, не зная, как быть. Женщина явно находилась в отчаянии. – Штурман любезно просит вас спуститься вниз.
Она непонимающе глядела на него.
– Пожалуйста, мадам, – взмолился Дринкуотер. – Никому из вас, ну, леди, не разрешается находиться на верхней палубе.