Что же касается конных дружин противника, то пеший строй и для них должен был стать несокрушимой стеной, в которой им надлежало увязнуть. Конницей же предполагалось брать в клещи, наносить решающий удар, бить из засады, словом, завершать общий разгром.
Но это была лишь общая концепция, а претворять ее в жизнь, доводя до ума, то бишь до применения на практике, должны были грамотные исполнители, причем не один верховный воевода, а сразу несколько десятков, если не сотня.
Именно потому Вячеслав Дыкин, в прошлом краповоберетовец и грозный спецназовец внутренних войск, имеющий на своем счету, подобно Суворову, только одни победы в схватках с бандитскими чеченскими отрядами, а ныне молодой воевода всей Константиновой дружины, умолял своего друга и князя начать обучение с самих дружинников.
— Пойми, что понять и осознать все преимущества строя они должны только на своей собственной шкуре, иначе они неизбежно будут неправильно обучать остальных, — сипел он, посадив голос после длительных, но безрезультатных уговоров.
Безрезультатными же они оставались потому, что Константин, прекрасно понимая правоту друга, тем не менее всерьез опасался, что после эдакого КМБ как минимум половина, если только не три четверти, попросту разбегутся. Тем более сделать это довольно-таки легко — достаточно лишь произнести одну-единственную магическую фразу: «Не люб ты мне, княже». Что-то вроде пароля, на который сам князь, если он только мало-мальски себя уважает, должен ответить: «Путь чист».
Остаться же с одной четвертью дружины в такое тревожное время было никак нельзя, ибо сулило не неприятности, но куда более мрачную перспективу в виде неминуемой катастрофы. Лишь потому рязанский князь и упирался, заявляя, что без грамотных и специально обученных педагогов, которые не перегнут палку в ходе обучения, сумеют остановиться, когда надо, и прочая, прочая, прочая, затевать столь рискованное дело нельзя.
— Да где я тебе их найду?! — возмущенно всплескивал руками Вячеслав. — Где, если у меня на примете только один такой человек, да и то повелеть я ему не имею права.
— А я имею право? — осведомился Константин.
— Ясное дело, — легко согласился Вячеслав. — Самому себе всегда можно приказать. Но беда еще и в том, что у него совершенно иной профиль. Вместо «равняйсь» и «смирно» на уме одни римские папы, короли и императоры, а также масса глобальных задач, которые к армии не имеют никакого отношения.
— Это ты меня, что ли, имеешь в виду?
— Ну, слава богу, дошло, — вздохнул Вячеслав. — И то сказать: лучше поздно, чем никогда. Давай так, княже: дел у тебя и впрямь немерено, так что другим ты волей-неволей, но обязан доверять. Так?
— Смотря кому и смотря в чем, — последовало резонное возражение Константина.
— Согласен. Тогда перейдем к конкретике. Мне ты в воинском деле доверяешь?
— Тебе? Всецело.
— А какого хрена ты тогда в них лезешь со своими коррективами?
— Так это я доверяю. А моя дружина?
— Надеюсь, что тоже.
— А если надежда не сбудется? И останемся мы с тобой как пушкинская старуха у разбитого корыта. Так, что ли? — не собирался уступать Константин. — Пойми, что гарантий у тебя никаких, и коль ребята разбегутся, то это будет хана всему нашему делу. Мы без них ничего не сможем. Набрать и обучить новых нужны годы и годы, а молодой Ингварь — я в этом больше чем уверен — выступит против меня уже в этом году. И что тогда?
— Значит, тебе нужны твердые гарантии? — прохрипел Вячеслав сорванным голосом. — А ты понимаешь, что в этой ситуации тебе их не даст ни бог, ни царь и ни герой? Разве что… — Он умолк и, склонив голову, внимательно посмотрел на Константина, после чего задумчиво произнес: — А ты знаешь, княже, пожалуй, есть у меня на примете такой человек. Конечно, гарантию на сто процентов и он тебе дать не сможет, но за девяносто я ручаюсь.
— И кто же он? Бог, царь или герой? — насмешливо поинтересовался Константин.
— Ни то, ни другое, ни третье. Он всего лишь сын, — неторопливо пояснил Вячеслав, и на раскрасневшемся лице восемнадцатилетнего воеводы промелькнула легкая кривая ухмылка бывшего спецназовца.
— Чей сын? — не понял Константин.
— Трудно сказать вот так сразу, — почесал в затылке Вячеслав и оценивающе посмотрел на собеседника. — Пожалуй, о царе речь вести пока рано, тем паче о боге, а вот о герое, наверно, можно. Значит, сын героя по имени… Святослав.