— Да почему свара? — запальчиво возразил Андрей. — Коль на то пошло, то можно и вместях с черниговцами да с новгород-северцами идти, а опосля поделимся.
— Поделимся… А делить-то как собрался? — полюбопытствовал киевский князь. — Неужто мыслишь, будто опосля того, яко мы подсобим Ингварю верх над Константином взять, сей княжич токмо своим Переяславлем удоволится? Да еще черниговцы с новгород-северцами долю свою затребуют. Али сам, по своему разумению сей пирог на ломти нарезать примешься? Кошкам по ложкам, собакам по крошкам, а нам, лю́бым, по лепешкам. Ох, чую, сызнова уйма обиженных эдакой дележкой сыщется. К тому же, пока мы полки сбирать учнем, да пока до Рязани стольной доберемся, Ингварь-младший и сам, поди, за отца своего отмстит.
— А ежели силенок не хватит? Ну как не возможет он злодея одолеть? Тогда что? — попытался возразить Андрей. Очень уж ему не хотелось расставаться с заманчивой идеей обрести пусть и небольшое, но свое собственное княжество.
— Тогда он помощи попросит, — пожал плечами киевский князь, но сразу же, покосившись на оживившегося сына, безжалостно уточнил: — У соседей.
Андрей нахмурился, понимая, куда клонит его отец, а тот, желая окончательно расставить все точки над «i», продолжил:
— Тем же черниговцам челом ударит али владимирским князям в ноги поклонится. К кому придет, тому и резон идти на Рязань.
— Так владимирцы те же Мономашичи, что и мы, — возмутился Андрей. — Выходит, им можно, а нам нельзя?
— Те, да не те. У детишек Ингваря-старшего, кои в Переяславле сидят, родная прабабка Аграфена Ростиславна[8] двухродной сестрицей доводится всем Всеволодовичам. Стало быть, родичам малолетним им сам бог повелел подсобить.
— Погоди-погоди, — насторожился Андрей. — Ежели она их двухродная сестрица, стало быть, и нам тоже сродни. — И он пытливо уставился на отца.
— Ну сродни, — нехотя признал тот. — Да родство-то уж больно дальнее — трехродный братанич[9] я ее.
— Тогда выходит… — обрадованно улыбнулся Андрей.
— Ничего не выходит, — сердито перебил сына Мстислав Романович. — Ежели такую дальнюю считать… Да ты сам помысли, кто ты тому же Ингварю?
Андрей помыслил и приуныл. Получалось, вроде как стрый[10], только пятиродный. Такое и впрямь никуда не годилось.
— К тому же у них и куда ближе родич имеется — Мстислав Удатный, кой покойному Ингварю, да и всем прочим убиенным под Исадами князьям через мать свою двухродным братцем приходится[11], — на всякий случай добавил отец.
— А мы как же?! Ведь старейший стол у нас!
— А ты не забыл, кто нас на стол этот подсаживал?! — рявкнул киевский князь. — Должон в памяти держать — всего-то три года и минуло с тех пор[12]. Коли не Удатный, доселе сидели бы мы в Смоленске. Да и Всеволодово наследство, за кое свара у братьев была, тоже Мстислав Удатный переделил. Так что поглядим, как он на все это откликнется, а покамест обождем. — И он, смягчив тон, почти просительно произнес: — Пойми, сыне, не с руки нам ноне туда встревать. Сам, поди, ведаешь, что у меня одно название и осталось гордое — Великий князь Киевский. На деле же взять — кто меня ныне слушаться станет? Да и великий ноне не я один, — грустно усмехнулся он. — Того же Всеволода Юрьича усопшего сколь лет при жизни так величали, а ежели призадуматься, то и по делу! — вздохнул Мстислав Романович.
Говорить все это вслух, да еще родному сыну, было неприятно, но надо. Хотя будь в горнице еще кто-то, киевский князь такого ни за что бы не произнес — кому приятно сознаваться в собственной слабости. Но кроме Андрея, в ней никого не было, поэтому он и выдал все как есть, напрямую. Выдал и с грустью посмотрел на понурое лицо самого младшего из своих сыновей.
Андрея было жалко. Впрочем, не так, ибо жалко ему было всех четырех сыновей, ни один из которых до сих пор не имел своего удела, но Андрея особенно — как-никак самый младшенький, последыш. Вона какой вымахал, а все в княжичах ходит, хотя этой зимой уже двадцать пять годков исполнилось. А уж про старших и вовсе говорить нечего. Разве лишь первенца Святослава удастся посадить на княжение в Великом Новгороде, да и то если Мстислав Удатный сызнова свой взор к Галичу повернет да перед уходом словцо за двухродного сыновца замолвит, а с остальными и вовсе худо.
8
Жена Глеба Ростиславича, прадеда юного Ингваря, Аграфена, была родной племянницей Всеволода Большое Гнездо, то есть приходилась двоюродной сестрой всем его детям — Константину, Юрию, Ярославу и прочим.
9
В те времена на Руси племянников именовали братанич или братанична (дети брата) и сестрич или сестрична (дети сестры). Племянников мужского пола называли также сыновцами.
11
Новгородский князь Мстислав Мстиславич Удатный был сыном дочери Глеба Ростиславича Рязанского, то есть приходился двоюродным братом всем рязанским князьям — как погибшим под Исадами, так и Константину с Глебом.
12
В 1214 г. Мстислав Удатный, собрав под свою руку новгородцев и смолян (последних возглавлял Мстислав Романович Старый), повоевал черниговского князя Всеволода Чермного, сидевшего в Киеве, разбил его дружины и посадил князем в Киеве своего союзника Мстислава Романовича.