— Стало быть, никак не думаешь? — уточнил Константин.
Малой вздохнул и с тоской поднял глаза.
— Ин быть по сему. Коли душа твоя в самом деле правды жаждет, не сочти, княже, за обиду, но случись оное прошлым летом — и я бы поверил, что ты каином стал. Ныне же, хучь сомненья порой и мне сердце терзают, а все же я тебе верю. Верю, потому как суд твой помню. Нет-нет, — заторопился он с пояснениями, чтобы его не поняли превратно, — не потому, что ты укорот боярину жадному сотворил. Тут иное. Я опосля слова твово на кажный суд твой хаживал. — И глаза его от избытка чувств наполнились слезами. — Постоишь тихонечко в сторонке, послухаешь речи твои и веришь — есть еще правда на земле русской. И наказ твой, княже, сполню в точности, токмо… — Малой смущенно замялся.
— Ну-ну, — приободрил его Константин. — Сказал «аз», так сказывай и «буки».
— Ты уж не серчай за слово дерзкое, — попросил Тимофей, — токмо просьбишка у меня к тебе будет.
— Какая?
Купец открыл рот, вновь закрыл, шмыгнул носом и, наконец-то отважившись, выпалил:
— Дай роту, княже, что оными вестями ни в пагубу градам резанским, ни во вред гостям торговым, да и прочим мирным людишкам никогда не попользуешься. Да даже роты не надобно, — махнул он рукой. — Слова твово княжева хватит.
— Даю слово, — кратко ответил Константин.
— Ну, стало быть, сговорились. А я, что выведаю, вмиг сообчу.
Малой поклонился, нахлобучил на голову пышную шапку волчьего меха и побрел в сторону пристани.
Свое обещание купец сдержал. Едва Ингварь начал собирать ополчение из мужиков, как весть об этом тут же долетела до Константина. Не успело войско переяславского князя подойти к Ольгову, как из-под Рязани, где Вячеслав занимался, как он их называл, сводными учениями, выдвинулось сразу две рати, которые вскорости соединились, но ненадолго.
Спустя день одна пошла напрямую к Ольгову, а другая, составленная из ратников помоложе, а также привычных к тяжелым переходам полутысячи норвежцев, быстро двинулась в обход, перекрывать обратную дорогу в Переяславль. Помимо тысячной пешей рати в ее состав входила половина княжеской конной дружины и сотня спецназовцев, с грехом пополам подготовленная Вячеславом и возглавляемая им же.
Для бесшумной и качественной работы воевода и Константину выделил из этой сотни целый десяток удальцов, одетых в маскхалаты. Они-то и сняли безо всякого труда и шума передовые дозоры Ингваревой дружины, заслужив из уст князя слова похвалы как в свой адрес, так и в адрес учителя.
Воевода невозмутимо выслушал их, поблагодарил, но потом, оставшись наедине с Константином, заметил как бы между прочим, чтоб князь особых надежд на них не возлагал, поскольку парни хоть и бравые, но на краповый берет изо всей сотни сдал бы каждый пятый, не больше. Он и в дальний рейд по взятию Переяславля уходил с тяжелым сердцем, о чем не скрывая доложил при расставании.
— Из этих салаг я всего через полгода классных по нынешним меркам вояк бы сделал. Они у меня… — Он не договорил, сокрушенно вздохнув и махнув рукой, только предупредил напоследок: — Я понимаю, что так складываются обстоятельства и ты, княже, здесь ни при чем, но цинковые гробы к ним в деревни я не повезу — даже и не проси.
— Здесь покойников в дубовые домовины кладут, — машинально поправил друга Константин.
— Не думаю, что их матерям от этого будет легче, — уходя, буркнул Вячеслав.
Прибыв в расположение второй рати, успевшей обойти войско Ингваря и замеревшей в готовности на опушке леса, надежно перекрыв дальнейший путь отступления молодого князя к своей столице, Вячеслав отдал соответствующие распоряжения, еще раз напомнив, чтоб не спутали возможные условные сигналы от Константина.
Их могло быть три. Одна, а за нею повторно, для гарантии, еще одна чадящая черным дымом стрела — предупреждение просто изготовиться к бою и быть настороже. Две и две — требование немедленно ударить на Ингваря. Три и три — знак о том, что переяславский князь принял решение пойти на прорыв конно, оставив своих пешцев на произвол судьбы. При условии что может возникнуть необходимость подать сигнал ночью, допускалась замена — вместо стрел такое же количество взрывов с небольшим интервалом, только без повторов.
Убедившись, что все в порядке, Вячеслав прошел к двум конным сотням (одна со спецназовцами, а в другую вошли самые лучшие дружинники) и устремился в скоростной марш по направлению к Переяславлю. Под покровом ночи обезоружив сонных часовых и открыв ворота для дружинников, они вошли в город. Жителей, согласно личному приказу воеводы, никто не обижал и дома их не разорял. А к утру часть дружинников, заняв детинец, уже по-хозяйски разместилась в просторных палатах.