— Где? — встрепенулся Ранд. — Когда? Кто еще его видел? Ты кому-нибудь говорил?
Перрин поднял большие ладони, останавливая поток вопросов:
— По вопросу за раз. Я заметил его на краю деревни, когда он следил за кузницей, вечером, в сумерках. У меня аж мурашки по коже забегали. Я сказал мастеру Лухану, вот только, когда он посмотрел, там никого не было. Он сказал, что меня обманули тени. Но пока мы гасили горн и убирали инструменты, он свой самый большой молот держал под рукой. Раньше он так никогда не делал.
— Значит, он тебе поверил, — сказал Ранд, но Перрин пожал плечами:
— Не знаю. Я спросил, зачем ему молот, если мне померещилось что-то среди теней, а он ответил что-то насчет волков, обнаглевших настолько, что стали появляться в деревне. Может, он решил, что я видел именно их, хотя мастер Лухан должен бы знать: я вполне могу отличить волка от человека верхом на коне, даже в вечернем сумраке. Я знаю, что я видел, и никому не заставить меня поверить в другое.
— Я тебе верю, — сказал Ранд. — Я тоже его видел.
Перрин удовлетворенно хмыкнул, словно раньше не был уверен в этом.
— О чем это вы говорите? — неожиданно раздался требовательный голос Эгвейн.
Ранду вдруг захотелось разговаривать шепотом. Знай он, что она их услышит, он бы так и сделал. Мэт и Перрин, с глупыми улыбками до ушей, наперебой принялись рассказывать Эгвейн о своих неожиданных встречах со всадником в черном плаще, но Ранд хранил молчание. Он был уверен, что знает, какие слова она скажет, когда его друзья закончат свои истории.
— Найнив оказалась права, — заявила Эгвейн куда-то в небо, едва двое юношей умолкли. — Ни одного из вас нельзя отпускать далеко от материнского подола. Люди ездят верхом на лошадях, это вам известно. Но из-за этого они не превращаются в страшилищ из менестрелевых сказок.
Ранд кивнул про себя — именно такого ответа он и ожидал. Тут же досталось от Эгвейн и ему:
— А ты эти слухи распускаешь. Порой ты, Ранд ал'Тор, как будто вообще ничего не понимаешь. Зима и так была страшной, а ты еще принимаешься пугать детей.
Ранд состроил кислую гримасу:
— Ничего я не распускаю, Эгвейн. Но я видел то, что видел, а видел я вовсе не фермера, ищущего заблудившуюся корову.
Эгвейн набрала полную грудь воздуха, но что она намеревалась сказать, никто не узнал: дверь гостиницы распахнулась, и из нее торопливо, будто за ним гнались, выскочил седой взлохмаченный человек.
Глава 4
МЕНЕСТРЕЛЬ
Дверь, грохнув, захлопнулась за спиной седого худого мужчины, который волчком крутанулся на месте и уставился на нее. Его можно было бы счесть высоким, если бы он не сутулился, но двигался он с живостью, создававшей обманчивое представление о его возрасте. Плащ мужчины выглядел лоскутным одеялом, заплатки всевозможных размеров и очертаний трепетали от каждого, даже самого легкого порыва ветра сотнями разноцветных пятен. На самом деле, как успел разглядеть Ранд, плащ был достаточно толстым, что бы там ни утверждал мастер ал'Вир: цветастые заплаты служили большей частью для украшения.
— Менестрель! — взволнованно прошептала Эгвейн.
Седой мужчина резко развернулся, плащ взметнулся в воздух, открыв длинную необычную куртку с мешковатыми рукавами и большими карманами. Густые, такие же белоснежные, как и волосы, висячие усы; угловатое его лицо наводило на мысль о дереве, пережившем суровые времена. Мужчина высокомерно указал на Ранда и его друзей чубуком своей трубки, длинным, с необычной резьбой. В воздухе повис дымный хвост. Голубые, все замечающие глаза впились в ребят из-под белых кустистых бровей.
Ранд с интересом рассматривал незнакомца, особенно его заинтересовали глаза. В Двуречье у всех были темные глаза, как и у большинства купцов и охранников, да и у всех, кого он видел в жизни. Конгары и Коплины насмехались над серыми глазами Ранда, пока однажды в конце концов он не съездил кулаком Эвалу Коплину по носу, — Мудрой пришлось тогда всерьез потрудиться. Ранд задумался: а есть ли в мире такие страны, где темных глаз нет ни у кого? Может, и Лан из таких краев?
— Что это за место такое? — спросил менестрель глубоким низким голосом, который звучал громче голоса обыкновенного человека. Его звуки даже на открытом воздухе будто заполняли огромное помещение и отражались от стен. — Какие-то недотепы из деревни на холме сказали мне, что до темноты я доберусь сюда, правда, забыв упомянуть, что для этого мне надо выехать до полудня. Когда я наконец достиг цели, продрогнув до костей и мечтая лишь о теплой постели, этот хозяин гостиницы брюзжал целый час, словно я какой-то приблудный свинопас и словно не меня ваш Совет Деревни пригласил показать свое искусство на этом вашем празднике. И он до сих пор даже не удосужился уведомить меня, что именно он — мэр. — Менестрель замолчал, переводя дыхание, окинул всех взглядом и сразу же продолжил: — И вот, когда я спустился вниз выкурить трубку перед камином и пропустить кружечку эля, в общем зале все мужчины уставились на меня, будто я самое меньшее — любимый родственничек, припершийся одолжить у них деньжат. Один престарелый дедуля взялся поучать меня, какие сказания мне следует рассказывать, а какие не нужно, а потом девчушка крикнула, чтоб я убирался, и пригрозила угостить меня хорошим ударом дубины, дабы я быстрее пошевеливался. Ну где это видано, чтобы так обращались с менестрелем?
На лицо Эгвейн стоило посмотреть: она широко раскрытыми от изумления глазами разглядывала менестреля, представшего перед нею во плоти, и удивление боролось в ней с желанием броситься на защиту Найнив.
— Прошу прощения, мастер Менестрель, — сказал Ранд. Он понимал, что самым глупейшим образом ухмыляется. — Это была наша Мудрая, и...
— Та маленькая стройная прелестница? — воскликнул менестрель. — Мудрая вашей деревни? Как, да в ее лета ей бы лучше кокетничать с молодыми парнями, а не предсказывать погоду и лечить болезни!
Ранд переступил с ноги на ногу. Он надеялся, что Найнив никогда не узнает о высказываниях менестреля. По крайней мере, пока не закончится его выступление. Перрин вздрогнул от слов менестреля, а Мэт беззвучно присвистнул, словно у них обоих появились одни и те же мысли.
— Мужчины — это Совет Деревни, — продолжал Ранд. — Уверен, они не хотели показаться невежливыми. Понимаете, мы только что узнали о войне в Гэалдане, о человеке, называющем себя Возрожденным Драконом. О Лжедраконе. Об Айз Седай, спешащих туда из Тар Валона. Совет старался выяснить, не окажемся ли мы здесь в опасности.
— Старые новости, даже в Байрлоне, — облегченно вздохнул менестрель, — а сюда вести доходят в самую последнюю очередь. — Он замолчал, оглянулся на деревенские дома и сухо добавил: — Или почти в последнюю. — Потом взгляд его зацепился за фургон, одиноко стоящий перед гостиницей, упираясь оглоблями в землю. — Вот как. По-моему, я там, в гостинице, признал Падана Фейна. — Голос его по-прежнему был глубок, но удивительная звучность исчезла, сменившись презрением. — Фейн всегда быстро приносит плохие вести, а самые худшие — еще быстрее. В нем больше от ворона, чем от человека.
— Мастер Фейн часто бывает в Эмондовом Лугу, мастер Менестрель, — сказала Эгвейн, нотка неодобрения проскользнула через стену восхищения. — Он всегда полон веселья, и хороших вестей Фейн приносит гораздо больше, чем недобрых.
Менестрель зыркнул на нее, потом широко улыбнулся:
— Какая премиленькая девица! К вашим волосам подошли бы бутоны роз. К сожалению, сейчас я не могу достать розы прямо из воздуха, но не затруднит ли вас постоять завтра рядом со мной во время моего представления? Чтобы подать мне флейту, когда я попрошу, и кое-какие прочие инструменты. Я всегда выбираю в помощницы самую очаровательную девушку, какую удастся мне найти.
Перрин тихо заржал, а Мэт, который и так едва сдерживал смех, захохотал во весь голос. Ранд обалдело захлопал глазами. Эгвейн свирепо посмотрела на него, и он даже не улыбнулся. Она выпрямилась и заговорила преувеличенно спокойным тоном: