Ольга слушала внимательно, стараясь не смотреть ученому в глаза. Смущал странный контраст – мягкая, чисто «интеллигентская» ирония и скрытая, но хорошо ощутимая гордость. Дхар словно видел себя в долгой череде славных предков. Девушка была с ним вполне согласна. Не струсил ведь, не отступился. Молодец, дядька!
– В Сибири я учительствовал, потом 1905 год… Я вернулся, завершил образование в Германии, работал при Академии Наук, изучал моих дхаров. Когда началась Смута, поехал в Сибирь, в то же самое село, на этот раз добровольно. Думал, там будет спокойнее… В 1921-м вернулся, продолжаю работать, сотрудничаю с наркомпросом и составляю учебники для дхарских школ. Это обо мне, раз уж спрошено… А теперь о моем народе. Как вы уже поняли, мы называем себя «дхары». Что интересно, в Индии есть одноименная провинция, но это очевидное совпадение. Дхары – автохтоны севера России, народ финно-угорской языковой семьи…
Одеяло туч разошлось, впуская в мир яркую весеннюю синеву. Первый робкий солнечный луч прорвался сквозь густые еловые кроны. Вместе с ним пришел ветер, весело зашумев густой хвоей. Лес словно ожил, прощаясь с долгой зимой.
Двое в старых офицерских шинели слушали слова Роха, сына Гхела из племени серых дхаров.
* * *
На этот раз первой «квадрифолическую» березу заметила Ольга. Всмотрелась, покрутила головой:
– Товарищ Соломатин. Квадратная! В смысле, дерево.
Молодая березка росла на небольшой поляне, отступив подальше от густого строя мрачных елей. Родион Геннадьевич поглядел на нее, как на старую знакомую.
– Значит, уже скоро. Сейчас начнется березняк.
Он не ошибся. Ельник поредел, распался на маленькие островки, а потом оборвался неширокой просекой, за которой рос березовый лес. Соломатин улыбнулся:
– Нам прямо по тропинке, полверсты – и на месте. Прошу ничему не удивляться, опасностей не предвидится, а вот, так сказать, диковинки гарантирую. Возражений нет?
– Ни малейших! – охотно откликнулся ротный. – За тем и в Шушмор шли.
Девушка промолчала, приметив очередную странность. Ученый держался уверенно, словно зная все заранее: и о «диковинках», и о том, что ничего страшного не будет. Он явно повеселел, словно набравшись сил в этих глухих дебрях.
«Опасностей не предвидится», – мысленно повторила Ольга, – «Не предвидится…» Кажется, Достань Воробышка хотел добавить «пока я с вами». Бывший замкомэск усмехнулась. Поглядим!
Смотреть, впрочем, было не на что. Березы слева, они же справа, обычные, без «квадрифолиев», под ногами – грязь и мертвые прошлогодние листья, над головой – узкая полоска небесной синевы. Сырой воздух, густой прелый дух. Возможно, ночью здесь и вправду жутко, но сейчас, средь бела дня… Замкомэск вдохнула поглубже, тряхнула головой.
Эх!
– Как теперь она тебя уважит,
Обогреет и с тобою ляжет,
А кого любила, ведь не скажет.
А что дальше будет, бог покажет…
Она вновь поглядела вперед, за широкую спину идущего впереди Родиона Геннадьевича. Лес, как лес, самый обычный. Березняк, густые зеленые кроны, трава, земляничные цветы – белые, с желтой серединкой…
Ольга почувствовала, как воздух застревает в горле вместе с недопетым куплетом. Сейчас же март, март, март!..
– Зеленое! – сзади послышался отчаянный крик. – Товарищ Соломатин, докладываю – зеленое!..
Семен точно выполнил приказ.
– Я же обещал! – не оборачиваясь, бросил ученый. – Идите и смотрите.
Кавалерист-девица прокашлялась, выбивая кляп из горла, и смело шагнула вперед, в горячее лето. Воздух густел на глазах, струился, тек, размывая контуры; зелень на ветвях побледнела, подернулась желтизной. Миг – и все стало на свои места. Лес опять был правильный, мартовский, среди берез выросли потемневшие от солнца ноздреватые сугробы, ветви оголились, пропуская солнце.
Сзади гулко выдохнул товарищ Тулак.
Ольга зябко повела плечами и пошла дальше. Байки про Шушмор уже не казались ей такими глупыми. Чудится – ладно, и не такое бывает. А что если «там» и вправду лето?