Поднявшись по высоким ступенькам крыльца, тиун вошел в людскую. Сняв шапку, перекрестился на иконку в углу. Позади, в сенях, послышались быстрые шаги, дверь распахнулась.
– А, будь здрав, тиуне! Почто пожаловал?
Аксен Собакин – молодой, наглый, с мерзкими тонкими усиками – улыбаясь, стоял на пороге людской. Рукав его кафтана белого аксамита был заляпан маленькими красновато-бурыми пятнышками – брызгами крови. Такие же пятнышки, если внимательно присмотреться, можно было заметить и на желтом шелковом поясе с кистями, и на нарядных сапожках синего сафьяна.
– Ну не стой же, не стой. – Аксен сделал приглашающий жест рукою. – Проходи в горницу. Сейчас велю – принесут чего поснидать. Эй, Никишка, давай-ка нам пирогов да ушицы.
Феоктист довольно улыбнулся – любил похлебать ушицы, о том многие знали, вот и Аксен…
В горнице сразу уселись за стол на широкие, устланные толстым сукном скамейки. Слуги проворно притащили большие миски ушицы, поставили на стол серебряное блюдо с пирогами, принесли холодец, сдобренную шафраном кашу, заедки, высокий кувшин с мальвазеей.
Феоктист вдруг почувствовал голод, показалось вдруг, словно будто бы шесть ден не ел, – отбросив стеснение, навалился на ушицу, заработал ложкою, что твоя мельница! Похлебав, запил мальвазией, потянулся за пирогом, проглотил один, второй, третий, взял очищенное яичко, съел и его, затем пододвинул поближе миску со студнем, опростал и, сытно рыгнув, поковырял пальцем в зубах.
– Благодарствую, господине, утешил!
– Пустое. – Улыбнувшись, боярин махнул рукой, дожидаясь, пока слуги уберут со стола посуду.
Отобедав, заговорили о деле. Как и предполагал тиун, княжья идея насчет поездки в Москву Аксену крайне не понравилась. Во-первых, без надлежащего пригляда обрушились бы коммерческие дела, а во-вторых – опасное это было дело, вынюхивать тайны московского князя.
– Заболеть, что ли? – скривившись, высказался об услышанном Аксен, больно уж не хотелось ему ехать ни в какую Москву.
– А и заболеть, – кивнул тиун. – И притом человечишку какого-нибудь князю подставить.
– Человечишку, говоришь? – Аксен внезапно оживился и радостно потер руки. – Есть у меня на примете один! Ежели сгинет в Москве, так здесь плакать никто не станет, многим он тут насолить успел. Да ты его тоже знаешь, Ивашко-скоморох, что теперь дворянином княжьим зовется.
К вечеру пурга улеглась, похолодало. Добрый морозец пощипывал лица прохожих, возвращающихся по домам с вечерней службы. Выходя из церкви, оборачивались, крестились на маковки, привычно выискивая в толпе знакомых.
– Иване!
Раничев обернулся и с улыбкой приветствовал старого своего знакомца, негоцианта Нифонта Истомина, стройного сорокалетнего мужчину с длинными, черными как смоль волосами и небольшой бородкой, больше напоминавшей просто щетину. С голым, чисто выбритым подбородком Нифонт уже не показывался – внял давнему совету Ивана не дразнить зря гусей. Поверх коричневого кафтана и ферязи на Нифонте была теплая овчинная шуба, крытая темно-красным сукном, точно такая же шуба, только покороче – полушубком – была и на Раничеве.
– Чтой-то давненько не заходил, Иване, – обняв приятеля, попрекнул Нифонт. – Зашел бы хоть посейчас, в шахматы бы сыграли.
– В шахматы? – хохотнул Иван. – Так ты все время выигрываешь! Ладно, ладно, не хмурься, пойдем, коль зовешь.
Оба свернули за угол. Раничев не виделся с Нифонтом всего-то дня три, когда последний раз брал уроки боя на мечах и саблях. Ристалища их, пусть и шутейные, носили все же довольно жесткий характер, и именно по настоянию Ивана, наконец-то получившего возможность овладеть-таки оружейным боем. А иначе как же? Он ведь дворянин все же! Да и для любого человека в это время – фехтовальное искусство не лишнее. А Нифонт Истомин владел им отменно, где и научился так? Раничев, конечно, догадывался – где, да предпочитал не спрашивать, чего зря вгонять людей в краску? Захочет, так сам расскажет, вот Нифонт и рассказывал иногда, садясь за шахматы. Да так, что Иван слушал, затаив дыхание, потому и проигрывался вчистую. Вот и сегодня, едва пришли – Нифонт жил на окраине, по-бобыльи, в полном одиночестве, хоть и в достаточно приличном, по местным меркам, доме – полутораэтажном, с просторной каменной клетью. Своих людишек у Нифонта не было – для работы по дому приходили нанятые слуги да горбатая бабка Устинья, дальняя родственница хозяина, варившая столь изысканные обеды, каковые, по мнению Раничева, было бы не стыдно подавать и самому князю. Вот и сегодня Устинья потчевала гостя совершенно потрясающими пирогами с тонкой полоской теста и начинкой из творога, каши с шафраном и маслом, мясом. Запивали белым крымским вином, чуть кислым, но довольно приятным и терпким.
– Будет хорошая негоция, угощу романеей, – поднимая бокал, усмехнулся Нифонт. Как и всегда, откушав, они перешли в небольшую горницу с круглой печью и двумя деревянными креслами, меж которыми стоял небольшой шахматный столик. В шандале неярко горели свечи, потрескивали в печке дрова, за окном, на улице, хрустел под чьими-то шагами снег. На стенах были развешаны сабли, мечи и широкие кинжалы-дагассы. Рядом, на сундуке, лежал «верховой» панцирь из крупных массивных колец. Расставив фигуры, Нифонт перехватил заинтересованный взгляд гостя и, усмехнувшись, подошел к сундуку.
– Что скажешь? – Взяв в руки панцирь, он с силой встряхнул его так, что звякнули кольца.
Иван подошел поближе, глянул и пожал плечами – ничего особенного, панцирь как панцирь. Ну, может, чуть тяжелее обычного, скажем, не семь килограмм, а девять.
– Вот именно, что тяжелее, – нахмурясь, кивнул Нифонт. – Я бы даже сказал, значительно тяжелее.
– Зато, значит, и крепче, – усмехнулся Иван.
– Крепче?
Нифонт снял со стены огромный полутораручный меч-бастард – оружие хоть и не очень удобное пешему, но своей убойною силою, несомненно, заслуживающее всяческого уважения, несмотря на нехорошее название: «бастард» – «ублюдок». Ни одноручный, ни двуручный, так, где-то посередине, и в самом деле – ублюдок. Но опасный, опасный, особенно в умелых руках…
– Нет. – Покачав головой, хозяин повесил меч обратно и снял со стены ордынскую саблю. – Нет, эта – не ордынская, – обернувшись к гостю, хитровато улыбнулся он. – Видишь, искривление небольшое, и тяжела… Самаркандских мастеров работа, а то бери и дальше – Дамаск! Обрати внимание – даже не размахиваюсь.
С этими словами Нифонт неожиданно нанес удар по доспеху. Не выдержав, жалобно звякнули кольца…
– Ну вот, – Нифонт показал широкую прореху. – А ты говоришь – крепче! Железо-то дрянь! Да и тому, кто ковал, руки бы выдрать – шипы заклепаны кое-как, а здесь, видишь, и вообще никак… Дрянная работа! Между прочим – вся младшая дружина в таких ходит.
– Что же они, не видят, что ли? – резонно заметил Иван.
– Э, не скажи… Вот ты – заметил?
– Так то я…
– А ты ведь тоже дворянин – человек служилый. И, вижу, вообще сплошные кирасы предпочитаешь, в крайнем случае – бригантину.
Раничев пожал плечами:
– Так они и надежней, и весу в них меньше.
– Правильно, – рассмеялся Нифонт. – Рыцари-то не зря сплошной доспех – латы – добыть стараются, кто может, конечно. Кольчуга на плечах висит, книзу тянет, а латы вес равномерно распределяют.
– И все-то ты знаешь, друже!