— Эм-манфаар! Твои старые кости просто не чуют ничего! И нос! А вот нос у Рут — что у кошки, и говорю я тебе, что тепло идёт, а значит, в эту ночь ляжет туман. Может, ты в тумане ничего и не видел, потому что пьян был? — она поцокала языком. — А пьяным всё одно — море по колено. Или, может, пьяных духи не трогают.
— Ну так и ты выпей, — прищурился с усмешкой старый слуга. — А леди Каталея тоже не боится духов.
— Зафары не пьют от страха, — ответила Рут, поглаживая пояс.
— Ещё скажи, что они ничего не боятся…
— Хватит вам уже! — оборвала Лея обычную перепалку своих слуг. — И в самом деле, Рут, это просто туман! Если хочешь, поедем быстро, а успеем или нет — ну, как получится. Может, и успеем.
Не успели.
Чем ниже спускались они в долину, тем теплее становилось. Небо из ярко-синего стало блекло-голубым, и Рут снова забормотала что-то на родном языке. И действительно, она оказалась права: когда подъехали к мосту через Суру, всё уже затянуло густой пеленой. Туман выполз из ущелья длинным белёсым языком и потянулся вниз в долину, растекаясь молоком по прибрежным ивам и стогам сена, и глядя на то, как тают очертания противоположного берега, Рут снова выругалась на зафаринском.
— Фаар-ханун! Так я и думала, что придётся тут заночевать!
Лея взглянула на постоялый двор, который стоял у дороги. Несколько телег, карета, у коновязи с дюжину лошадей. Из приоткрытого окна доносились пьяные мужские голоса.
— Вряд ли тут будет место, — она посмотрела на небо, — Рут, ещё светло, и туман не такой уж и густой, поехали! А если так уж боишься, то первым поедет Коннор, потом ты, а я позади.
— Миледи, я сейчас схожу и всё разузнаю, куда торопиться? Найдём вам место, а я могу и на сеновале поспать, да и Коннор тоже…
— А как же мои старые кости?
Зафаринка стрельнула в него угольно-чёрным взглядом и снова принялась уговаривать свою хозяйку, но та оказалась непреклонна.
Лея смотрела на густую белую шапку, висевшую над мостом, и думала, что туман это даже лучше: никто не увидит, что она выбросила кулон. Всю дорогу она молилась, чтобы им не встретился никто из рыцарей, и уж точно она не собиралась ночевать на постоялом дворе, пока не избавится от этой опасной вещи. Единственное, что её смущало — это недавний сон. Там тоже были мост и туман. И успокаивало только то, что в том сне мост был айяаррский, каменный, в три арки, а здесь всего в одну и сделан каменщиками из Броха.
Рут долго бормотала какие-то свои зафаринские молитвы, на что Коннор покачал головой и вручил ей поводья лошади с поклажей со словами:
— А это чтобы руки были заняты и не тряслись от страха.
На что зафаринка фыркнула, положила другую руку на рукоять шемшира, и выпрямив спину, с застывшим лицом направила свою лошадь к мосту. Лея ехала последней, и когда оказалась в тумане, то чуть попридержала лошадь, чтобы отстать от своих спутников.
Наверное, она остановилась в самой середине моста. Приблизилась к перилам, расстегнула сумочку на поясе и достала кулон. Напоследок ей захотелось взглянуть на эту красивую вещь. Всю дорогу она боролась с желанием забрать кулон с собой в Рокну, изучить и понять, что за камень внутри этого серебряного веретена. Но страх был сильнее, и она развернула бархат.
Камень в кулоне ожил, засиял нежно-голубым светом, и на нём тонкой чертой явственно проступил вертикальный зрачок. Сразу же стало тихо, так тихо, словно вокруг был и не туман вовсе, а белый гусиный пух, который совсем не пропускает звуки. Лея протянула руку вперед — кончики пальцев исчезли в густом молоке. И она поняла, что совершенно не слышит шума реки. В этом месте Сура обычно ревела и рвалась между утесов в долину, как обезумевший зверь, и ее пенные языки временами подлетали до самых перил. Но сейчас было тихо, слишком тихо, как будто кто-то усмирил грозного зверя и остановил течение.
Лошадь под ней вдруг начала дрожать, прядать ушами и дергать удила, и в какое-то мгновенье показалось, что она сейчас сбросит свою всадницу и ринется куда-то в мутную глубину. Лея огляделась, туман сгущался быстро и моста под ногами уже не было видно, нельзя было понять, куда ехать, даже голова лошади стала не видна в этой мгле.
— Не бойся, все хорошо, Лаванда, — она чуть отпустила удила и погладила лошадь по шее, — не бойся, всё хорошо…
Она шептала эти слова, зная, что её голос успокоит животное, которое готово было броситься наугад, не разбирая дороги, а может быть, так она успокаивала сама себя, потому что ей вдруг стало по-настоящему страшно. Вспомнился сон и слова Рут об умерших и призраках, что бродят в этом тумане и сбрасывают в реку тех, кто стоит на мосту…