Узнал. А ведь столько лет прошло…
Они стояли долго и говорили обо всём, и слёзы на лице старика жгли сердце Рикарда сильнее, чем его собственные.
— А всё из-за проклятого золота, — подытожил святой отец, вытирая слёзы и заканчивая свой рассказ о том, как князь Текла выкорчёвывал из земли все напоминания об Азалидах. — Князь Зефери прямо в тот же год велел весь склон перепахать. А все головёшки велел собрать. Всё до единого кирпича выбрали и унесли в овраг. Там и закопали, чтобы ничего не осталось, а весной засадили лозами. Из местных-то мало кто, и правда, поверил в колдовство, но недовольным быстро заткнули рты. Вон каменщик, дочку которого ваша матушка миледи Тианна спасла, так нашли его с проломленной головой. Сказали, вроде как камень из кладки выпал. Да только видел я и тот камень, и его раны. А ещё медник… Да много кто. Князь нанял псов, они тут по всей Талассе рыскали, как вроде искали кого. И недовольных быстро приструнили — кто захочет связываться с наёмниками? После пятого несчастного случая люди и замолчали. А князь потом уехал в Рокну, и тут всё больше наездами теперь. И дом перестроил окнами на другую сторону, и даже дорогу в обход выстроил, лишь бы не ездить мимо пепелища. Видать, совесть-то не дырка в камзоле, заплатку-то на неё не пришьёшь, ест глаза не хуже соли, — покачал головой старик.
— А его жена? Дети? Леди Фиона? — тихо спросил Рикард.
— С той поры между ними как чёрная гадюка проползла. Леди Фиона всё ходила сюда, свечи ставила, молилась да плакала, но так и не исповедовалась. Уж не знаю, мужнины грехи замаливала, или свои, только с той поры с князем у них жизнь пошла в разлад. Она хотела жить здесь, да за золотом присматривать, а он уехал в столицу. А вот в позапрошлом году она от удара померла. И теперь тут всем их младший сын заправляет. Ну, а старый-то князь всё в столице. Большим человеком стал.
— Значит, совесть, говоришь? — задумчиво произнёс Рикард и посмотрел в сторону дороги, ведущей к дому Текла.
— Думаю, тогда он, видать, хотел просто припугнуть вашего отца да отжать золото, а оно вон как всё вышло, — старик вздохнул, — вот, видать, он и сам испугался. Потому и камня на камне от всего не оставил. Говорят ведь, с глаз долой — из сердца вон.
Когда наступила пора прощаться, святой отец вдруг воскликнул:
— Что это я, старый пень! Письмо! Вот так дела! А я и не думал, а вон же! Обождите здесь, сейчас-сейчас, — и поспешил внутрь храма, бормоча что-то себе под нос.
Он вернулся спустя некоторое время, неся в руках изрядно помятый свиток, и протянул его Рикарду.
— Письмо на днях пришло, для матушки вашей леди Тианны. Я ещё так удивился, думаю, кто же это так издалека писал, что не знает про наши несчастья. Почтарь-то его мне принёс, не знал кому оставить, вот и решил в Храм отнести и просил поспрашивать, может, родня какая есть. Да какая там родня! Я письмо себе и оставил, думаю, помолюсь о невинных душах. И уж простите, милорд, что прочёл я его, думал-то, что вас никого нет в живых. А оно вон как, божий знак! — старик улыбнулся.
— И что в письме? — спросил Рикард, разворачивая свиток.
— Сестра ваша пишет. Кузина Иррис из Эддара, просит о помощи.
Глава 5. Пепел прошлого (3-я часть)
Рикард и Кэтриона остались на ночлег в доме святого отца. Но прежде, чем лечь спать, они ещё долго сидели на улице, на большой скамье под старой оливой, и смотрели на закат, на разливы Арагоны и пламенеющие в осеннем наряде виноградники.
— Что ты будешь делать с этим письмом? — спросила Кэтриона. — Ты не знал, что у тебя есть кузина?
— Знал. Они жили в Мадвере, но наши семьи почти не общались. Отец настоял на этом.
— Почему?
— Видишь ли, мой дядя, отец Иррис — Людвиг Рингард. Он из семьи Рингардов-мятежников, причастных к восстанию Чистой крови. Он остался в живых лишь благодаря тому, что долго жил в Эоле, а потом в какой-то богом забытой дыре. Так далеко руки королевского правосудия не дотянулись, и о нём все забыли. Потом он перебрался в Мадверу и вёл там затворническую жизнь. Леди Регина, моя тётя, умерла рано, и он воспитывал Иррис сам. Но мой отец старался избегать общения с их семьёй и моей матери запрещал даже письма писать в Мадверу. Общение с семьями мятежников могло привести на костёр или плаху. Кто бы мог подумать, что и для моего отца всё закончится похожим образом, — Рикард покачал головой и добавил задумчиво: — Знаешь, когда я жил в Ашумане, то всё время думал только об одном. Я думал, что с каждой тренировкой становлюсь сильнее, и когда я стану достаточно сильным, то вернусь сюда и всё исправлю. Пусть не всё… Но что-то исправлю. Ведь, наверное, что-то я мог тогда сделать. Что-то всегда можно сделать! А увидев Талассу снова, я понял — нечего исправлять. Здесь больше ничего нет. А всё, что осталось, оно только здесь, — Рикард приложил пальцы к вискам. — Я столько раз представлял этот момент, как вернусь сюда, снова вдохну этот запах, почувствую ветер и услышу его шелест в камышах… Мне казалось, что это меня излечит. Что-нибудь вернётся из того, что я потерял, и я хоть немного, но стану таким, как прежде. Смогу снова чувствовать так же, как раньше. Я думал, что здесь осталась часть меня, и если я вернусь, то смогу вернуть и её. Но теперь я понимаю, что здесь нечего возвращать. Здесь нет ничего, кроме пепла. И нет смысла цепляться за этот пепел, — он посмотрел на Кэтриону и, накрыв ладонью её руку, добавил: — Но у меня теперь есть ты. А теперь вот ещё и кузина Иррис, которой нужна моя помощь. Я должен её найти. Вот этим и нужно жить. Настоящим. И ценить его.