Часть I. Структура ветхозаветной этики
1. Богословский ракурс
Одного историка, специалиста по сравнительному изучению правовых систем Европы, однажды попросили обобщить замеченные им главные отличия в разных культурах по вопросу закона и этики. «Это просто, — ответил он. — В Германии запрещено все, кроме того, что разрешено. Во Франции разрешено все, кроме того, что запрещено. В России запрещено все, включая то, что разрешено. А в Италии разрешено все, включая то, что запрещено».
Этические системы демонстрируют такое же разнообразие в истории и культуре. Это разнообразие можно заметить в основных аксиомах или предпосылках, взятых отправной точкой в любой этической системе. Аристотель, например, говорил о «золотой середине», что следует понимать как «чувство меры во всем». Утилитаризм отстаивает принцип «наибольшего блага для большего числа людей». Ситуационная этика считает руководящим принципом любовь, которой достаточно, чтобы направлять наши решения и поведение в любой возможной ситуации. У постмодернистов все сводится к критерию «не навреди»: позволительно все, лишь бы от этого не пострадал другой.
Однако в Ветхом Завете (как и во всей Библии) этика в основе своей богословская,то есть этические вопросы в каждом аспекте связаны с Богом — его личностью, волей, действиями и целями. Таким образом, первый ракурс, который нам необходимо исследовать в процессе поиска метода изучения этики Ветхого Завета, — это богословский ракурс. Как изображение Бога в Ветхом Завете влияет на его этическое учение?
Личность Бога
Сказать, что библейская этика начинается с Бога, — не сказать почти ничего. Многие этические системы, построенные на религиозных основаниях, утверждают то же самое. Поэтому прежде всего необходимо определить, что означает слово Бог.Какой бог? И как можно познать этого бога? Мы настолько привыкли употреблять это односложное слово, придавать ему библейское значение, что не отдаем себе отчета, как много мы в него вкладываем, решая изменить первую букву слова на заглавную — Бог.Или, напротив, мы можем не осознавать, что люди, чуждые библейскому повествованию и мировоззрению, невкладывают в него то значение, которое вкладываем мы. Ведь слово бог— это не что иное, как общее понятие, которое в своих лингвистических истоках обычно было множественного числа (боги), а не единственного. Изначально оно относилось к множеству богов, которым поклонялись племена северной Европы. Поэтому, например, вопрос: «Веришь ли ты в Бога?» мало что означает (как и любой ответ, данный на этот вопрос), если только не уточнить понимание слова Бог.Многие, ответившие утвердительно, были бы очень удивлены, встреться они с Богом Библии. А многие из тех, кто говорит: «Нет, я не верю в бога», удивились бы, узнай они, что верующие люди тоже не признают такого бога, который отвергают атеисты.
В своем откровении Израилю Бог так не рисковал. Иногда говорят, что монотеизм — это важнейшая отличительная черта израильской религии, завещанная всему миру. Но и это понятие далеко не конкретное. Что должны были узнать израильтяне из великих деяний Бога в своей истории? Неужели Моисей сказал им после исхода и Синая: «Вы видели все это, чтобы узнать, что есть только один Бог»? Если бы это был единственный вывод, к которому они должны были прийти, то они бы не пошли дальше того, что уже знают бесы, как утверждает Иаков (Иак. 2,19). История же израильтян привела их к чему–то гораздо более конкретному: «Тебе дано видеть это, чтобы ты знал, что только Господь (Яхве)есть Бог, и нет еще кроме Его… [7]знай ныне и положи на сердце твое, что Господьесть Бог на небе вверху и на земле внизу, и нет еще кроме Его» (Втор. 4, 35.39, курсив автора).
Дела этогоБога, Яхве, открыли его для человека, и он сильно отличался от богов египтян или хананеев. Яхве един, и здесь подчеркивается не количественное выражение божества (один бог или много), а единство Яхве, что настойчиво утверждается во многих отрывках (например, Втор. 6, 4–5). Личность и характерБога, совершившего эти удивительные дела в истории, — вот что важно на самом деле, вот с чего мы начинаем изучение этики Ветхого Завета, ведь это и есть ее настоящее основание. Когда Израиль пошел вслед иных богов (воспользуемся фразой, чаще всего используемой в книге Второзакония и исторических книгах), последствия касались не только области религии, но и морали, потому что идолопоклонство всегда ведет к социальной и нравственной катастрофе, и об этом четко говорили пророки. Как тогда, так и сейчас наши дела и поступки отражают личность того, кому мы поклоняемся. Поэтому для Израиля нравственное поведение всегда определялось их представлением о Боге — их Боге, Яхве, Господе Боге нашем, Святом Израиля.
Дела Бога
Бог действует первым и призывает народ откликнуться. Это — отправная точка этического учения Ветхого Завета. По благодати своей Бог начинает дело спасения и уже в свете этого выдвигает те или иные требования. Следовательно, нравственность — это благодарный отклик в рамках личных отношений, а не слепое послушание правилам или преданность вневременным принципам. Об этом часто забывают, и ветхозаветные законы читаются вне повествовательного контекста. Просмотрите любую главу книги Левит или Второзакония, и может показаться, что послушание закону — основной их смысл. Но беглое прочтение, как указывалось во введении, не может быть адекватным методом работы с библейским текстом. Очень важно не терять из виду повествовательный контекст, в котором описаны ветхозаветные наставления.
Все чаще признается, что чрезмерное увлечение законами Ветхого Завета привело к искажению христианского понимания нравственных ценностей этого раздела Писания в целом. Очень жаль, что в английском языке для перевода слова tora —еврейского обозначения Пятикнижия — была использована фраза «The Law»(Закон). Без сомнения, tora служит основой всего канона Ветхого Завета (да и всей Библии), но ведь Тора — не просто закон, и наставления, содержащиеся в ней, — не просто законодательство в современном юридическом значении. Тора начинается как повествование, и первый свод законов встречается только в середине второй книги. Повествовательная структура сохраняется на протяжении всего Пятикнижия. Закон дан в контексте истории. В этой истории мы встречаемся с Богом Творцом и Спасителем, читаем о чудесном творении, о трагедии грехопадения, о призвании Авраама и об израильском народе; мы узнаем о Божьих намерениях по отношению к этому народу и ко всему человечеству; затаив дыхание, читаем об опасностях, ожидающих израильтян на их историческом пути, восторгаемся состраданием и терпением Бога и его гневом и судами.
При описании предмета ветхозаветной этики важно не забывать не только о непосредственном повествовательном контексте закона (что мы и делаем сейчас), но и о том, что около половины всего Ветхого Завета также написано в жанре повествования. Мы читаем истории, через которые израильтяне понимали Бога и самих себя. Истории, на которых они учились сами и в которых передавали своим потомкам собранную сокровищницу откровения и традиции, описания великих побед и таких же великих поражений, — все, что вместе образует этическое полотно Ветхого Завета. Израиль — народ воспоминаний и надежды. Вспоминая и пересказывая свое прошлое, Израиль обретал надежду на будущее, таким образом углубляя понимание как своего предназначения в мире, так и этических норм. Община Израиля была сформирована его историей. «Вера в свидетельство повествования о реальности, историчности встречи с Богом создает общину… Характер Израиля главным образом формируется воспоминанием и новым истолкованием прошлых деяний, совершенных Богом ради них». [8]
Поэтому давайте рассмотрим основной рассказ о происхождении ветхозаветного закона, а именно исход и откровение у горы Синай в книге Исхода 1—24. Израильтяне, угнетаемые своими поработителями в Египте, взывают к Богу. Бог слышит их вопль (Исх. 2, 23–25) и спешит им на помощь, чудесным образом выводит их из Египта (Исх. 3—15), приводит к Синаю (Исх. 16—19), дает закон (Исх. 20–23) и заключает с ними завет (Исх. 24). Все это Бог делает из–за верности своему характеру и обетованиям, данным праотцам народа (Исх. 2, 24; 3,6–8):
7
В большинстве английских переводов Библии еврейское имя Бога, отображенное на письме четырьмя согласными
8
Birch, 'Moral Agency', p. 27. Роль характера в этике и роль повествования как главного средства формирования характера не раз подчеркивались Стэнли Хауэрвасом (Stanley Hauerwas):