В том случае, если нам удалось охватить всю парадигму и мы учли все тонкости рассматриваемых текстов, мы можем четко сформулировать включенные в нее принципы. Следовательно, принимая парадигму в широком значении матрицы, мы, естественно, говорим о содержащихся в ней принципах, однако важно увидеть то, как все эти принципы вписываются в связное мировоззрение, содержащееся в вере Израиля и каноне Ветхого Завета. Принимая парадигму в узком значении рабочей модели, мы можем четко сформулировать принципы или задачи, которые, как мы полагаем, должны быть воплощены в определенном законе или установлении. Однако, это необходимо делать, не забывая о том, что означает быть Израилем в социальном, экономическом, политическом, международном и религиозном смысле. Следовательно, парадигма помогает связать принципы между собой, понять их значимость, направление и ударение.
Таким образом, хоть понятие парадигмы и включает в себя определение, или озвучивание отдельных принципов, оно не сводится исключительно к этому. Отношение к Израилю или Ветхому Завету как к нравственной парадигме побуждает нас постоянно оборачиваться к строго заданной реальности текста Библии и мысленно жить с Израилем в его мире («обитая в тексте»), прежде чем посмотреть на такую же строго заданную реальность нашего мира или вообразить, как парадигма бросает вызов нашему нравственному решению.
В заключение: предложенный парадигматический метод не может претендовать на какую–либо новизну. Мне представляется, что он вполне соответствует тому, что мы находим в Библии. В Ветхом Завете мы многократно наблюдали, что израильский опыт освобождения — исход — работает как парадигма для различных социальных и нравственных обязательств, возложенных на них. Даже в древнем Израиле это не было вопросом буквального подражания или копирования: Израиль не мог воссоздать исход, разделение моря и прочее для каждого нового социального контекста. Но исход, который отражал характер Господа, несомненно, был парадигмой, призывающей отреагировать на угнетение определенным образом.
Возьмем, к примеру, притчу, рассказанную Нафаном Давиду (2 Цар. 12, 1–10). Сила риторики Нафана состоит в том, что он заставляет Давида поверить, будто он судит реальный случай воровства. Давид принимает решение на основании известного закона: вор (даже если отвратительность поступка заставляет Давида воскликнуть, что он заслуживает смерти) должен возместить за свою кражу вчетверо (Исх. 22, 1). Но затем Нафан использует эту историю как парадигму: «Если таково твое решение на основании этого закона, то сколь большего осуждения заслуживает твое поведение? Если ты, царь, считаешь, что укравший овцу достоин смерти, как думаешь, какой участи заслуживает укравший жену?»
Или возьмем одну из самых известных когда–либо созданных повествовательных парадигм — притчу Иисуса о добром самаритянине (Лк. 10, 30–39). Она вошла в нравственное сознание не только христиан, но и целой культуры, которая выросла на евангельских повествованиях. Здесь интересно отметить две вещи. Во–первых, Иисус рассказал историю как ответ на вопрос о значимости и применении определенного закона — «возлюби ближнего как самого себя» (Лк. 10, 27). Таким образом, повествование, хоть и выдуманное, воплощает закон в парадигматическом аспекте. Во–вторых, Иисус заканчивает беседу многозначительной фразой: «и ты поступай так же». Мне кажется, что это суть того, что я подразумеваю под парадигматическим подходом. Очевидно, Иисус не имел в виду, что молодой законник, задавший ему вопрос, должен нанять осла, купить масло, вино, и все, что необходимо для оказания первой помощи, позаботиться о деньгах для дружелюбных хозяев гостиницы, и немедленно отправиться на дорогу к Иерихону искать жертв разбоя. Слова Иисуса не означали «иди и делай все то же самое». Они говорили о следующем: «Иди и живи так, чтобы твоя жизнь отражала такую же жертвенную и преодолевающую преграды любовь к ближнему, которую иллюстрирует мой рассказ. Это и означает повиноваться закону».
И для нас, христиан, евангельские повествования о жизни Иисуса также предстают в виде парадигм. Евангелия настаивают, что Иисус был человеком, который жил, строил отношения, путешествовал и обучал так, как представлено в рассказах о его служении. Он призывал своих учеников следовать за ним, и Новый Завет различными способами повелевает нам равняться на него (напр., Еф. 5, 2; Флп. 2, 5; 1 Пет. 2, 21 и далее). Но в истории христианства эти призывы редко воспринимались как приглашение к буквальному подражанию всем деталям (как, например, подробности жизни Мухаммеда становятся обязательными для его последователей). Мы не считаем необходимым быть плотниками, носить цельнотканую одежду, жить жизнью странника, не имеющего дома, или проповедовать с лодок. Новый Завет подразумевает нечто более важное в призывах быть подобными Христу.