— Хвала Императору, — пробормотал Томалсс, поскольку птенец при этом не проснулся.
С тех пор как он начал ухаживать за маленьким тосевитом, Томалсс стал измерять свое свободное время его сном. Даже в тех случаях, когда Томалсс покидал лабораторию, он всегда носил на поясе монитор. Если Большой Урод начинал кричать, ему приходилось срочно возвращаться и успокаивать его. К сожалению, никто не мог заменить Томалсса — только он обладал необходимыми умениями.
Не успел он на несколько шагов удалиться от подстилки, на которой лежал птенец, как другой психолог, самец по имени Тессрек, постучал когтями по дверной ручке, показывая, что хочет войти. Томалсс разрешил, и Тессрек тут же спросил:
— Как сегодня обходится с тобой юный тосевит, мать? — И он приоткрыл рот, показывая, что шутит.
Томалссу его шутка смешной не показалась. Он уже много раз слышал ее от своих коллег. Многие из них, как и Тессрек, заимствовали слово «мать» из того тосевитского языка, который знали лучше. Получалось, что Томалсс не просто самец, который несет яйца, но еще и тот, у кого вылупился Большой Урод.
— У существа все в порядке, спасибо. Оно становится более подвижным и разумным.
Впрочем, Томалсс прекрасно понимал: тосевитскому птенцу еще далеко до того, на что способен птенец Расы в тот момент, когда раскалывается скорлупа яйца.
Однако насмешка коллеги над птенцом была равносильна неуважению к научным трудам Томалсса, и он приготовился защищать свою работу изо всех сил.
Теперь рот Тессрека приоткрылся иначе — он демонстрировал отвращение.
— Какое вонючее маленькое существо, — заметил Тессрек.
— Ну, ты исчерпал все свои комплименты? — холодно осведомился Томалсс.
Они с Тессреком имели одинаковый ранг, что усложняло дело: поскольку ни один из них не должен был демонстрировать формальное уважение, им никак не удавалось скрыть взаимную неприязнь. Томалсс продолжил:
— Мои хеморецепторы не воспринимают никакого сильного запаха. Возможно, я просто привык. — Не совсем правда, но Томалсс не собирался откровенничать с Тессреком.
— Вероятно, все дело в том, что ты вынужден проводить столько времени рядом с маленьким тосевитом, — ответил Тессрек. — И это притупило восприятие твоих хеморецепторов — или даже уничтожило их.
— Вполне возможно, — не стал спорить Томалсс. — Пожалуй, ты прав, я провожу здесь слишком много времени. Мне даже не удается систематизировать собранные данные. — Он обратил оба глазных бугорка на Тессрека. — Кстати, ты мог бы отлично подойти на роль моего помощника.
— Я? — Тессрек даже отпрянул назад. — С какой стати? Должно быть, ты сошел с ума.
— Вовсе нет, коллега. Разве не ты занимался изучением тосевитского самца Бобби Фьоре, чьи совокупления с тосе-витской самкой, доставленной на наш корабль в исследовательских целях, и привели к появлению этого птенца? У тебя есть — как говорят Большие Уроды? — да, семейная связь, именно так.
— У меня нет никаких связей с уродливым маленьким существом! — сердито ответил Тессрек. — Тосевитский птенец — твоя проблема и твоя ответственность. И в случае необходимости я готов повторить свои слова высокому начальству. Прощай. — И он быстро вышел из лаборатории.
У него за спиной Томалсс широко открыл рот — иногда у шуток тоже бывают зубы. Он сделал свое предложение, чтобы заставить чесаться у Тессрека место под чешуей, до которого никак не добраться. Но сейчас после некоторых размышлений Томалсс понял, что это очень даже неплохая мысль. Ему необходима помощь в работе с тосевитским птенцом, и Тессрек — самая подходящая кандидатура на роль его заместителя.
Продолжая смеяться, он взял телефон и связался со старшим психологом.
Глава 17
Сэм Игер ходил взад и вперед по вестибюлю военного госпиталя. Умеют ли местные врачи принимать роды? Большинство пациентов госпиталя — мужчины… Откуда у врачей необходимый опыт? Возможно, медики принимали роды у своих жен? Только на это и оставалось надеяться.
Из операционной донесся сдавленный крик. Игер так сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони, прикусил губу и ощутил во рту солоноватый вкус крови. Это кричала Барбара, изо всех сил стараясь вытолкнуть ребенка в мир. Ему ужасно хотелось быть рядом с ней, взять за руку, сказать, что все будет хорошо. (Пожалуйста, Господи, пусть все будет хорошо!) С другой стороны, он знал, что либо расстанется с завтраком, либо упадет в обморок, если увидит, как мучается его жена.
Он начал ходить еще быстрее, сожалея, что у него нет сигареты, чтобы хоть немного успокоиться и занять руки. В южной части Миссури ему удалось выкурить несколько трубок, там выращивали табак. Но как только он узнал, что Барбара должна со дня на день родить, он тут же вернулся в Хот-Спрингс. Роберт Годдард отпустил его — теперь Сэм перед ним в долгу.
Барбара вновь закричала, теперь уже громче. Мужчина не должен слышать, как мучается его жена. Но что ему оставалось делать — в операционную его не пускали, а достать где-нибудь бутылку виски и напиться… Нет, он не мог так поступить. Нужно оставаться здесь и набраться терпения. В некотором смысле сражаться даже легче. Во время боя опасность грозит ему лично, и у него есть возможность хотя бы частично контролировать ход событий. А сейчас он ничем не мог повлиять на происходящее.
Может быть, хуже всего было то, что он не слышал слов врачей и медицинских сестер, до него доносились лишь крики Барбары. Он не знал, должна ли она так кричать, все ли идет нормально или возникли осложнения? Никогда еще Сэм Игер не чувствовал себя таким беспомощным.
Он сел на жесткий стул и попытался расслабиться, словно ему предстояло выйти с битой против знаменитого подающего, способного швырять мяч с огромной силой. Он постарался отрешиться от всего, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Сердце перестало колотиться с бешеной быстротой.