Остолоп посмотрел на свою ладонь. Он забыл, какие у него шишковатые пальцы: на руке кетчера навсегда остается множество мелких шрамов. Сколько раз он выбивал и ломал пальцы? Теперь уже и не сосчитать. Вуппа терпеливо ждал ответа.
— Много лет назад, еще до того, как вы сюда прилетели.
— Я сообщу своим командирам, что мы заключили перемирие.
— Хорошо. — Остолоп обернулся и закричал: — Прекращаем огонь на три часа! Не стрелять до… — он посмотрел на часы, — без четверти пять.
Люди и ящеры осторожно выбрались из своих укрытий и разбрелись по огромному зданию, разыскивая раненых товарищей. И люди, и ящеры держали в руках оружие; один случайный выстрел мгновенно превратил бы завод «Свифт» в бойню. Однако никто не выстрелил.
Условия перемирия запрещали перемещение войск. Остолоп намеревался сдержать все свои обещания: если ты нарушаешь данное слово, то должен понимать, что в следующий раз перемирия не будет. Тем не менее он постарался запомнить все места, откуда появились ящеры.
«И если Вуппа не сделал того же, — подумал Остолоп, — значит, он глупее, чем я думал».
Ящеры и американцы сталкивались друг с другом во время поисков и вступали в короткие переговоры. Некоторые офицеры потребовали бы немедленно прекратить это. Остолоп вырос, слушая истории о солдатах, которые меняли табак на кофе во время Гражданской войны. Он внимательно наблюдал за происходящим, но ничего своим людям не запрещал. Дэниелс совершенно не удивился, увидев, что Дракула беседует с двумя ящерами. Когда Дракула вернулся, он широко ухмылялся.
— Что удалось достать? — спросил Остолоп.
— Точно не знаю, лейтенант, — ответил Сабо, — но начальство просит нас добывать приборы чешуйчатых парней — а они охотно со мной поменялись.
И он показал Остолопу какое-то устройство, назначение которого осталось для лейтенанта тайной. Может быть, ребята в очках с толстыми стеклами разберутся.
— А что ты отдал взамен?
Дракулы улыбнулся таинственно и немного хищно.
— Имбирное печенье.
Дэвид Гольдфарб вошел в зал «Друга в беде» и сразу окунулся в шумное веселье. В баре клубился дым. К сожалению, он шел от камина, а не от сигарет или трубок. Гольдфарб уже забыл, когда курил в последний раз.
Он сразу же направился к стойке. «Друг в беде» был забит людьми в темно-синей форме РАФ[9] — в основном офицерами. Поскольку Гольдфарб был всего лишь специалистом по радарам, ему следовало пропускать старших по званию.
Если бы не военно-воздушные силы, «Друг в беде» уже давно закрылся бы, поскольку пивнушка находилась в Брантингторпе, небольшой деревеньке, расположенной чуть южнее Лестера. Магазин зеленщика, аптека, несколько домов, бар — вот и все достопримечательности. Однако сюда приходили сотни измученных жаждой мужчин, которые работали или служили на экспериментальной базе. В результате для пивной настали дни процветания.
— Гольдфарб! — крикнул кто-то пьяным голосом.
Дэвид обернулся. За соседним столиком сидел Бэзил Раундбуш. Вместе с Гольдфарбом он входил в группу капитана Фрэда Хиппла, которая занималась изучением радаров и двигателей самолетов ящеров. Гольдфарб часто думал, что это примерно то же самое, что познакомить пехоту герцога Веллингтона с бездымным порохом, но продолжал работать.
Рядом с Раундбушем — вот чудо! — оказалось свободное место. Гольдфарб направился туда со смешанными чувствами. Конечно, приятно дать отдых ногам, но, с другой стороны, если он сядет за столик с лейтенантом летчиком, на него не посмотрит ни одна официантка. Высокий, светловолосый красавец с роскошными усами и обаятельной улыбкой, вся грудь украшена медалями — разве он оставит скромному соседу хотя бы самый крошечный шанс!
Гольдфарб и сам имел медаль за военные заслуги… но у него более низкий военный чин, кроме того, природа наделила его средним ростом и худощавым телосложением, а темные курчавые волосы и черты лица безошибочно выдавали восточноевропейского еврея. Рядом с Раундбушем это становилось особенно заметно. Родители Дэвида выехали из Польши незадолго до начала Первой мировой войны. Гольдфарб прекрасно понимал, что очень немногим так повезло.
— Стелла, дорогая! — позвал Раундбуш. На его крик немедленно откликнулась официантка, на лице которой тут же расцвела широкая улыбка. — Пинту горького для моего друга и еще одну для меня.
— Сейчас принесу, дорогуша. — И Стелла ушла, покачивая бедрами.
Раундбуш посмотрел ей вслед.
— Видит бог, я бы с удовольствием ущипнул эту попку! — заявил он.
Его акцент выпускника престижной английской школы звучал здесь довольно странно, но не казался фальшивым. — Откровенно говоря, я бы тоже не отказался, — сказал Гольдфарб.
Он вздохнул. У него шансов мало, в особенности рядом с Раундбушем, не говоря уже о множестве других офицеров в пивной — да и на всей экспериментальной базе.
Стелла вернулась с высокими кружками пива. Раундбуш прищелкнул зубами. Если бы такое позволил себе Гольдфарб, то немедленно заработал бы пощечину. Стелла кокетливо взглянула на усатого пилота и хихикнула.
«Где справедливость?» — подумал Гольдфарб. Мысль достойная Талмуда — если бы речь не шла о шансах переспать с хорошенькой официанткой.
Бэзил Раундбуш высоко поднял свою кружку, Гольдфарбу пришлось последовать его примеру. Вместо того чтобы провозгласить тост в честь прелестей Стеллы, как предполагал Гольдфарб, Раундбуш неожиданно заявил:
— За «метеор»! — И сделал большой глоток.
— За «метеор»! — Гольдфарб вновь последовал примеру летчика и выпил свое пиво.
Если уж быть честным до конца, то истребитель гораздо важнее, чем прелести официантки, — да и драку такой тост не спровоцирует.
— Ради «метеора» мы будем хорошими мальчиками и вернемся в казармы до отбоя, — сказал Раундбуш. — А завтра утром встанем и постараемся привести себя в приличный вид — хотя и пьем здесь верблюжью мочу за двенадцать часов до вылета.