– Тебе нехорошо? – спросил Одмар, виновато потупив взгляд. – Урса, ничего, мы знаем, как бабам тяжело в такие моменты.
– Да, можешь всплакнуть, мы не осудим, – великодушно ответил второй близнец.
Вот так просто. Услышав, Урса подняла глаза. Почему они так жестоки, так черствы в эту секунду? На дно ушел еще один человек, в ее жизни появился новый призрак, навсегда затесанный в несчастливое прошлое, а они… А они говорят об этом так, будто ничего и не случилось. Урса закрыла глаза, закусила губу, тут же чувствуя, как кожа расходится под зубами. Боль заставила ее веки вздрогнуть, алая капелька крови стекла вниз, к самой шее девушки.
Одмар не знал, что смерть какого-то эльфа, пусть и прожившего в ее лачуге несколько дней, может выбить девушку из колеи. Братья продолжали переговариваться, не обращая внимания на бурю, что разворачивалась в душе единственной хозяйки острова. Оба близнеца уже теряли близких и друзей, оба теряли хороших знакомых, даже кумиров, которым стремились подражать, но любовь… Ведь травница считала эльфа своей запоздалой любовью, первой, и, если боги смилуются, единственной.
Слезы потекли по ее щекам, но ветер сбивал их своими холодными порывами. Урса дрожала, и никто бы не смог понять: виноват в том холод или чувства, объявшие ее в ту долгую минуту. Пытаясь скрыться от их голосов, девушка побежала к лодке, раскачивающейся на начинающихся волнах у берегов. Ей бы только взглянуть на холодный океан, проклясть его еще раз в бессильной злобе.
Начищенные до блеска сапоги чавкали по невысохшей грязи, девушка бежала, закрывая лицо руками, пытаясь не кусать губы так больно. Как похоже, как похоже это чувство… Словно в тот день, когда из моря не вышел ее отец, когда мать нашла на берегу обломки их лодки, когда она, воздев дрожащие в бессилье руки к небу, взвыла от боли. Травница остановилась, чтобы в последний раз оглядеть драккар, принесший на остров очередную печальную новость. Драккар, на палубе которого лежали ботинки Карантира, скинутые им перед погружением.
Урса прижала к губам ладонь, лишь бы не хныкать так громко. Ей хотелось остаться в одиночестве, дать волю чувствам и закричать, что есть мочи. Голоса за ее спиной не стихали, братья спорили все громче, решая судьбу мертвеца, а травница все пыталась вернуть себе рассудок. Занятая скорбью, ужасом, сжавшим ее в тисках, та не заметила, как воды океана расступались, оголяя холодное скалистое дно.
А меж тем, стоило ей лишь поднять глаза, стоило распахнуть золотые очи шире, и травница могла бы увидеть перед собой взмокшего эльфа, сжимающего губы так плотно, что от них оставалась лишь тонкая нить. Воды расступались перед ним, навигатор шел по опустевшему дну, перешагивая через недоумевающих рыб, отчаянно бьющих хвостами мокрую землю, через сглаженные веками омывания скалы, через ракушки, разбросанные по земле. Повернись полуэльфка к нему, она бы увидела ненависть в глазах своего давнего гостя.
Только Карантир заметил Урсулу первым, и поспешил пройти мимо осевшей на землю травницы, желая скорее разделаться с предателем. Холодный ветер донес до слуха девушки его решительные шаги, они же заставили ту оторвать ладони от лица, посмотреть в сторону хаты. Живой… Живой мертвец, вышедший из моря, живой, сжимающий в руках нечто, напоминающее Урсуле только фонарный столб с расколотым плафоном. Девушка поднялась с земли, выпрямила спину, глядя на свое Предназначение.
– Карантир, – шепнула она, утирая слезы. – Карантир…
Но эльф не слышал. Взгляд его холодных глаз был прикован к виновнику торжественного появления: к глупейшему из двух наглых близнецов. К тому, что побледнел сильнее второго, что не ожидал такого поворота событий даже в собственных кошмарах. Урсула видела на его лице не только удивление, но и испуг, словно островитянин не мог представить себе, чем обернется его поступок, не ждал, что возмездие настигнет его и при жизни. Одмар открыл рот, собираясь сказать что-то или крикнуть, но тут же замолк, хватаясь за собственное горло, словно в удушье.
– Что такое? Не можешь вздохнуть?
И потому, что Каранир сжал ладонь, направив руку в его сторону. Юноша задыхался, он отчаянно хватал губами воздух, словно рыба, вкинутая на неприветливую сушу. Ялмар молча наблюдал за происходящим, потеряв и самообладание, и дар речи. На островах магию уважают, на островах магии боятся, и смерть от рук чародея, друида или шамана всегда казалась местным жителям худшей судьбой, пусть и не часто встречающейся в этой неприветливой местности.
Карантир осторожно сжимал пальцы все ближе и ближе, кулак его медленно шел к полному закрытию, к смерти схваченной жертвы. Полурасколотый кристалл в его посохе слабо мерцал, отвечая на творившееся зло. Травница испытывала смешанные чувства, смешанные в небывалом котле, в той последовательности, что девушка не чувствовала до этой минуты.
Горечь утраты сменилась неожиданностью, радостью, а та – гневом и страхом перед неизвестностью. Судя по всему, Одмар бросил эльфа, надеясь, что тот умрет в ледяной воде, и сейчас не ожидал увидеть того в полном здравии. Девушка злилась на него, злилась сильно, но смотреть за тем, как старый знакомый умирает от недостатка воздуха – та не желала совсем.
– Прекрати, Карантир, не надо! – вскрикнула та, подбегая к нему. – Отпусти его, он просто дурак, не надо так поступать.
– Нет? – спросил эльф, не оборачиваясь, не прекращая сдвигать пальцы. – Ублюдок бросил меня, рассчитывая, что я… Это не заслуживает пощады, Урса. Моя жизнь стоит дороже, чем все эти острова.
– Да, да, дороже всего на свете… Только прошу тебя, – шепнула девушка, осторожно положил обе свои ладони на его руку, вытянутую вперед. – Не надо, не убивай его. Будь милосердным.
Навигатор не ответил девушке, но та видела, что взгляд его холодных голубых глаз изменился. Эльф не смотрел перед собой так твердо, хоть гнев и не утих в его душе. Девчонка молила его о милости, молила о прощении даже не для себя, не для близкого ей человека, она молила лишь потому, что не хотела менять представление о нем. О, это льстило себялюбивой натуре эльфа. Карантир прищурился, решая, следует ли поступить ей на радость. В конце концов, он должен травнице услугу.
– Карантир, – повторила она, начиная шмыгать носом.
Одмар, уже смирившийся со смертью, больше не дрыгал ногами, не пытался что-то сказать через боль. Ялмар удивленно, напугано, прозрачно смотрел за тем, как брат его медленно умирает, казалось, что еще секунда, и храбрый воин потеряет контроль над телом и упадет. Неужели этого мало для мести? Урса знала, знал и сам Карантир, что для воинов Скеллиге самым страшным в жизни событием было одно – показать трусость, охватившую их души.
Эльф опустил руку, островитянин упал на холодную после бури землю, и облако дорожной пыли окружило его. Карантир оказал ему милость и ждал благодарности, но знал, что ожидание это напрасно. Ялмар, очнувшись от транса, протянул брату руку помощи, и близнецы поднялись, смотря на эльфа со смесью самых противоречивых чувств. Гнев, страх, ненависть и интерес, словно к диковинному животному, к аттракциону. Теперь оба не понимали, с кем имеют дело, теперь они не знали, чего еще ждать, не знали, как поменялось к ним отношение травницы.
– Ты… Как ты… – не мог отдышаться старший из братьев.
– Убирайтесь отсюда, – прошипел Карантир, чувствуя, что уже через секунду не сможет сдержать себя.
– Как ты выбрался из Чертовой Заводи? – спросил Ялмар, опасливо отшагнув назад, к хате. – Твари не попытались тебя сожрать? Или ты с ними также? – спрашивал он, указывая на брата, что до сих пор не мог заполнить легкие воздухом.
– Я велел вам убраться, – повторил навигатор, снова поднимая руку. – И чтобы больше вы здесь никогда не появлялись.
Третьего раза не потребовалось, близнецы, выждав всего несколько секунд, ринулись к драккару, на котором прибыли к Ундвиге. Они не оглядывались, стыд занял души обоих, и посмотреть в глаза травнице или эльфу островитяне уже не могли. Одмар от того, как посмел поступить с чужеземцем, Ялмар потому, что не распознал лжи брата, что является его ближайшим родственником.