– А кто ждет меня здесь? – с надрывом спросил юноша, чувствуя, как злость снова вскипает внутри него. – Твои приятели, что сейчас плывут к дому, чтобы собрать там беснующуюся толпу и вернуться сюда за мной?
– Я, – потупив взор, ответила девушка.
Порозовевшие щеки, красный нос, дрожащие губы. Все в ней кричало о том, как тяжело травнице говорить, как страшно сознаваться ему в своих глупых чувствах, в эмоциях, что девчонка успела придумать. Урсула закусила губу, едва закончив говорить. Лучше бы она молчала, лучше бы держала язык за зубами, собрала эльфу в дорогу еды и отправила домой, оставшись здесь, гнить вместе со старой лачугой.
Только так не думал сам эльф. Карантир ухмыльнулся, надменное выражение на несколько долгих секунд спало с его лица, оголяя доселе неизвестное удовольствие – его собственное, светлое, яркое. Словно… Словно его принесла взаимность. Навигатор заставил себя сжать губы плотной нитью, не позволить себе выглядеть глупо перед ней, портить такой момент. Ветер взвыл за окнами, отголоски бури шли обратно к островам, и всему живому следовало найти укрытие до холодного утра.
– Привязанность, это…
– Еще не любовь? – спросила девушка, перебив его впервые. – Ты любил хоть когда-нибудь, чтобы знать, как это чувствуется?
Карантир не ответил, потому что травница прекрасно знала ответ. Нет. Нет, он не любил, и прежде не был любимым. Возможно, Креван когда-то гордился им, как своим прекрасным творением, как талантливым учеником, но о любви речи не шло. Что испытывали к юноше родители, что испытывали к нему придворные дамы, пробегавшие мимо его спальни, дарующие мимолетное удовольствие одинокому эльфу с хорошей родословной, с именем, с перспективами? Не любовь, и он не питал к ним столь ярких привязанностей.
Она была светом, светом, запечатанном с тоненьком девичьем теле, но он – оставался тьмой, куском льда, скованным бледной эльфийской плотью. Союз двух полярно разных стихий не должен был кончиться хорошо, но начать его – ведь не преступление? Когда по щеке Урсулы прокатилась одинокая слеза, навигатор приподнял девушку за подбородок, чтобы посмотреть в ее печальные очи. Ее глаза – золото, пламя, его – ледяные глубины вод. Карантир улыбнулся, стирая слезу с щеки травницы, и улыбка его не напугала ее. Точно впервые.
– Докажи, что это любовь, – произнес он тихо, проверяя ее реакцию.
Полуэльфка округлила глаза. Она ждала чего угодно: осуждения, грубости, издевки, она ждала колкую усмешку, которую озвучит самодовольный юноша, едва услышав ее признание, но не этого… Урсула попыталась вспомнить, как выглядела любовь ее родителей, чем они подтверждали ее перед остальными. Только не могла, ведь их любовь, как и любая другая, была незрима, она ощущалась без доказательств, без озвученных прилюдно клятв и признаний, без ежечасных вздыханий друг по другу. В заботе? Да, возможно, она была доказана заботой и уважением.
– Но… Как? – спросила она, чувствуя, что ладонь юноши медленно сжимает ее щеку.
Если Карантир и чувствовал, что поступает подло, голос совести он глушил слишком ловко, чтобы успеть услышать его и передумать. День подходил к вечеру, за окном густели тени, но травница не спешила зажигать свечи. Эльф наклонился к уху девушки, задевая его самым кончиком своих горячих губ. Навигатор ждал, смаковал, вкушал нарастающий внутри нее страх перед неизвестностью. Урсула молча ожидала вердикта, готовясь исполнить его просьбу.
– Разденься, – заметил он удивительно легко.
Нет, она не росла в обществе десятка старушек-ханжей, готовых пристыдить девицу за оголенную щиколотку или запястье, мать не стеснялась переодеваться при ней, и во времена, когда в деревне еще жили люди, Урса пару раз бывала в общих банях, не находя наготу постыдной. Только быть оголенной перед ним – все равно казалось девушке странным, интимным действом, чем-то неправильным и горьким. Тем, что нужно отдалять от себя как можно дольше, тем, что может навредить ей в чьих-либо глазах.
– Что? – спросила Урсула тихо, чувствуя, что щеки ее снова заливаются румянцем.
– Ты уже видела меня, насколько я помню, – с ехидством вспомнил эльф. – Разденься, Урса, моя очередь. Я хочу проверить, как ты справишься с тем, что делают для своих мужчин любящие их девушки.
– Они… Они перед ними раздеваются?
Вместо ответа эльф кивнул, ладонью закрывая самодовольную улыбку. В сказках об этом не пишут, вокруг нет юношей, чтобы рассказать, так откуда одинокой сиротке на заброшенном острове знать такие вещи? Карантир не был тем мужчиной, что грезил о невинной деве, о том, как совратит саму чистоту, но сейчас, стоя перед ней в смущении, эльф понимал, что испытывает удовольствие от неопытности полуэльфки.
Травница отшагнула назад, она думала о том, стоит ли стягивать рубашку, развязывать юбку и избавлять от белья. Быть может, ей лучше прогнать его вон с криками и слезами, бить по широкой спине эльфа веником и вопить, что есть мочи? Громче самых старых эхидн и сирен, чтобы все знали, какую змею она пригрела в собственном доме. Но зачем? В глубине души травница понимала, что сама хочет того же.
Она осторожно глянула в глаза эльфу, чтобы понять, шутит ли тот. Нет, Карантир говорил с ней серьезно, пусть и с издевательским наслаждением. Девушка прикрыла глаза, пальцы ее осторожно сжали рукав рубахи, потянули его вниз. Ткань сползала с ее красивой персиковой кожи медленно, мучительно медленно, и эльф чувствовал, что сердце его бьется все быстрее и быстрее в желании получить свое.
Каждый сантиметр ее тела пробуждал в нем голод. Урсула не знала о том, как грациозно нужно сделать это впервые, но смущение помогло ей выглядеть привлекательнее любой эльфки, побывавшей в его спальне. Девушка медлила, жар не сходил с ее лица. Один рукав сполз вниз, второй освободил ее тонкую кисть, но аккуратными, пусть и в мозолях ладонями девушка прикрыла грудь, едва та освободилась от гнета одежды. Эльф вздохнул, Карантир сжал пальцы в кулак, чувствуя, что штаны его стали теснее.
Он уже не желал ждать и терпеть, наслаждаясь захватывающим спектаклем. Навигатор шагнул вперед, и с удовольствием заметил, что девушка от него не попятилась. Она боится его, но не так сильно, чтобы хотеть убежать и спрятаться под кроватью. Ладонь Карантира мягко прошлась по ее щеке, поглаживая жаркую кожу. Она сползла ниже, к тонкой шее девушки, ниже, ниже и ниже, пока не легла на ее руки, судорожно прижатые к оголенным грудям.
– Пожалуйста, – все еще испытывая страх, шепнула она.
– Ч-ч-ч-ч-ш, – ответил эльф, приложив палец к ее дрожащим губам. – Ты прекрасна, только дай мне убедиться в этом еще раз.
Нет, он не должен был, не должен использовать ее беспомощность в своих целях, только остановиться в своем гнусном желании, стоя здесь и сейчас – слишком тяжело. Юноша отнял ее ладони, и под ними показались два полукруга едва созревшей груди. Тонкая талия перетекала в узкие бедра, ребра читались под ее розовой кожей, красиво выпирая вперед. Урсула дрожала, страх брал свое, но неизвестное ей чувство все же томилось глубоко в животе, зрея все ярче.
Эльф не выдержал снова. Он наклонился, наклонился, чтобы своими губами коснуться ее губ, чтобы поцеловать ее, ощутить вкус осеннего солнца. Карантир никогда прежде не был столь жадным, он припал к ней, словно странник к первому колодцу за несколько миль, и травница отвечала ему, отвечала на поцелуи так, как умела, ведомая единственным своим инстинктом.
Его поцелуи спустились ниже, к шее, и щекотка заставила девушку сладко улыбнуться, чувствуя, как скользки его уста. Поднять ее – не стоило ничего даже ослабевшему после плавания Карантиру, и едва почувствовав, что девушка готова, навигатор взял ее на руки. Он шел вперед, не прекращая целовать ее щеки, ее шею, ее грудь, он спешил взять ее, но наслаждался каждым моментом, желая превратить его в теплое воспоминание.