– Урса, – продолжил юноша тихо. – Она старая, больная женщина, у которой не осталось никого. Оба ее старших сына погибли, младший – твой отец – тоже, муж умер всего несколько лет назад.
– О, и теперь ей нужна сиделка, а ее рядом нет? Как печально слышать, – с иронией ответила девушка. – Может быть, если бы она не затравила мою мать и позволила нам остаться в клане, сейчас ей было бы не так одиноко.
– Но, Урса…
– Хватит, Ялмар, достаточно. Мне плевать, что с ней будет. Так же, как ей было плевать на мою семью.
– Не мне решать, общаться вам или нет, – отозвался юнец угрюмо. – Но ты можешь совершить большую ошибку.
– Если попытаюсь найти в ней семью, да.
Разговор этот должен был остаться приватным, но Карантир услышал обрывки, не предназначенные для его ушей. Одмар не обратил внимания, сотрясания воздуха в разговорах мало заботили его порывистую душу, но эльф, прибывший из миров, где важные решения всегда принимались вербально, придал услышанному должное значение. У хорошенькой травницы было мягкое сердце, мягкое, только полнилось оно обидой и злобой, с которой можно будет сыграть.
Карантир всегда считал, что прощают обиды лишь глупые и трусливые, что забывают их только великодушные дураки. Истинные лидеры, эльфы с достоинством – те делают пустые оскорбления личными, чтобы пронести их сквозь века и отомстить, когда пробьет час отмщения. Обида не приносит утешения, но утешение приводит ее завершение – месть, и в словах девушки слышалось ликование отмщенной.
Глупый юнец считал, что умело давит на ее совесть, что вот-вот уговорит хорошенькую девицу отправиться вместе с ним «домой», но ошибался слишком сильно. Его слова грели душу полуэльфки, рисовали в ее воображении прелестные картинки с одинокой старушкой, что жалеет о решениях, принятых ею не так давно. Она не поплывет с ними ровно до тех пор, пока в селе живет ее родственница.
– Мы прибудем через три-четыре дня, – произнес один из братьев, когда драккар уже был готов к отправлению. – Не скучай по нам, Урса!
«Не будет», – подумал Карантир, закрывая глаза. Нет, не будет. Возможно, Урсуле и бывало здесь одиноко, страшно, холодно, но заскучать в столь короткий срок та не успеет. Пока юноши отплывали от берега, эльф молча сжимал губы. В злости, не в притворной улыбке доброго знакомого. Его злила их манера общения, злило то, какими глазами люди смотрели ему в лицо. Бесстрашными, они не чувствовали благоговейного трепета, не ждали, что цепкие лапы охотника вот-вот сомкнутся на их шеях, не желали упасть перед ним ниц и взмолить о пощаде.
Роль безобидного чужеземца не была Карантиру по душе. Когда воины отплыли, тот еще долго смотрел лодке вслед, пока Урсула не пыталась позвать его в дом. Руки она сложила замком, чтобы чувствовать себя хоть капельку защищеннее, глаза опустила к холодной земле. Она чувствовала, что эльф злится.
– Спрашивай, – произнес он, предчувствуя.
– Ты… Ты сражался на другой стороне, верно? – спросила полуэльфка громко.
Чувствовала, но не знала, что злить его сильнее – не стоит. Карантир закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он понятия не имел, на какой стороне стояла Урса, не знал, ответить ей согласием или отрицанием. Черные волосы эльфа, тревожимые ветром, напоминали девушке крылья хищной птицы, крылья сирен, кружащих над песчаным побережьем. Тонкая улыбка заняла его губы, и когда эльф распахнул глаза, когда повернулся к ней лицом, Урсула шагнула назад, не испугавшись волн, лижущих ее пятки.
– Когда ты подбирала у песка эльфа, закованного в доспехи, выполненные в виде человеческих костей, Урса, ты думала, что я сражался на стороне Краха? Что я – воин света и добра?
Вопрос его звучал так, словно отвечающая – непроходимая дура, с которой следует говорить нежным полушепотом, дабы не испугать. Травница закусила губу, считая, что таковой и являлась. Она обернулась, чтобы посмотреть, далеко ли отплыли близнецы. Попутный ветер подхватил парус их драккара, и корабль белой точкой отдалялся из поля ее зрения. Нет, они уже не услышат, если девчонка закричит.
– Я не знаю, как выглядят члены других племен, – искренне созналась девушка.
– Не знаешь. И ты думала, что среди них есть такие чистокровные эльфы, как я? – спросил он с нажимом, делая шаг навстречу полуэльфке.
– Не… Мне просто хотелось помочь.
– И ты помогла, спасибо, – сознался юноша, прикрывая глаза. – Я не причиню тебе вреда за помощь, но за вред… Скажи мне, зачем ты пытаешься узнать то, что убьет тебя, Урса?
Но слова не могут убить, только руки, что не позволят ей уйти с их тяжким грузом. Девушка вновь закусила губу, осторожно поднимая взгляд. Белая рубаха липла к груди эльфа, повязки под ней проглядывались слишком четко. Красное пятно застыло на них: нужно сменить ленты. Травница смотрела за тем, как эльф шел к ней, как неспешно сокращалось расстояние между ними. Медленно, осторожно. Казалось, что еще чуть-чуть, и он в успокаивающем жесте поднимет руки вверх, словно говоря с племенной кобылкой.
– Я никому не скажу, – отозвалась она тихо, пытаясь справиться с накатившим волнением. – Мне и некому рассказывать.
– Успокойся, – притворно-ласково сказал ей эльф. – Я знаю, Урса, я знаю.
Когда навигатор оказался к ней слишком близко, девушка попыталась отойти, дернулась в сторону, словно в зверином порыве. Только реакция юного гостя оказалась быстрее, чем ее. Холодная ладонь эльфа сжала ее запястье, Карантир удивился тому, как тонки руки девушки, приютившей его не так давно. Один нажим, маленькое усилие, и кости несчастной треснут прямо под его пальцами, она навсегда пропадет по его желанию.
– Я выздоровею до следующего визита этих увальней, – шепнул он, наклонившись к слишком короткому уху травницы, слишком неправильному для настоящей эльфки. – Слышишь, Урса? Еще три или четыре дня, и я уйду, а ты сделаешь вид, будто меня здесь никогда и не было.
– Да, – тихо ответила девушка, понимая, что страх заставляет ее плакать. – Да, Карантир, я слышу, – его имя забавно звучало на ее устах.
– Умная девочка, – произнес Карантир, не находя в себе сил, чтобы отпустить ее руку.
Тепло чужой кожи заставило его вспомнить о дворцовых интрижках. Тихая, напуганная… Казалось, что еще чуть-чуть, и девушка зарыдает у него на груди, начнет молить о пощаде, которую эльф великодушно окажет. Словно во времена Охоты, словно в разделе добычи, словно он снова имеет в обществе вес. Навигатор поддался порыву, он наклонился над ней, чувствуя сладкий запах волос травницы. Медовый. Ее светлые волосы пахли медом, вся она – словно полевой цветок.
Вода продолжала трогать Урсулу за щиколотки, эльф держал ее руку в своей, не решаясь разжать тонкие белые пальцы. Когда осторожная слезинка покатилась по щеке напуганной девушки, Карантир поднял руку, чтобы смахнуть ее прочь. Нет, он не сделает ей ничего плохого, не сейчас, смотря на дрожащую фигурку девушки, что всего-то хотела помочь существу, что посчитала родным.
Он собирался заставить ее взглянуть себе в глаза, взять за остренький подбородок и приподнять его, увидеть страх, затаившийся в золотых радужках. Словно звезды – понял он, вспоминая тот вид. И Карантир уже протянул руку к смирившейся со своей участью травнице, собирался коснуться ее грубее, но отчаянно громкий лай заставил его обернуться к дому.
Старый пес, напуганный, но свирепый, бежал к нему со всех ног. Он защищал свою хозяйку от грозившей ей опасности. Эльф осторожно разжал пальцы, выпуская девушку из своих рук. Не в этот раз, нет, сегодня он останется великодушным господином. Юноша хмыкнул, отходя от травницы, а та поспешила утереть слезы, предательски быстро побежавшие по ее щекам. Заметив, что опасность миновала, собака вновь ринулась к дому, прятаться в сарае и ждать. Навигатор шел следом, но пес не интересовал его ни как защита, ни как опасность.
– Не трогай его! – всхлипнула девушка, не понимая этого. – Пожалуйста, не трогай. Он не сделает ничего плохого, просто…