А этот заказник, где сидит Ульяна Михайловна со своим «скоттом» наперевес, вообще может оказаться европейским оазисом.
Но, собираясь в поездку, Роман прихватил с собой по привычке и спальник, мало ли что. Мечты порой часто не соответствуют реальности. Он и на тягу сходит, коль окажется в тайге. Как не воспользоваться случаем? Он вообще считал, что в любой ситуации есть обязательно что-то полезное, только это нужно разглядеть.
Роман набил рюкзак едой, не забыл даже порционные сливки для утреннего кофе. Ружье решил взять самое простое, «тулку» двадцатого калибра, старенькое, но убойное, патроны с мелкой дробью, семеркой. На вальдшнепа пойдут и на утку, если выпорхнет. Охотничий билет, паспорт, мобильник.
Та-ак. А для Ульяны Михайловны какое снаряжение нужно? Он подошел к шкафу с зеркалом и окинул себя взглядом. Поднапряг бицепсы, стиснув при этом кулаки. Ничего, впечатляет. Потом напряг грудные мышцы, поиграл ими, густые волосы на груди поднялись и зашевелились. Однако не так уж плохо, оценил он себя. Потом его взгляд прошелся по телу ниже талии. И там все в порядке, ухмыльнулся он, заметив некоторую неровность в расположении полосок на «боксерах». Ноги его, широко расставленные, были мощными, как колонны. Конечно, не белый мрамор, да и зачем?
А улыбка для Ульяны Михайловны какая подойдет? Вот такая? Нагловатая, хмыкнул он, едва ли такая прельстит ее. А вот эта? Он изумленно вскинул брови, виновато прикрыв глаза ресницами. Ну просто пай-мальчик. Не хватает галстука-бабочки в горошек, именно в таком галстуке его мама повела сниматься в салон художественной фотографии, опасаясь, что мальчик «израстет», как после она признавалась ему честно. Он был на удивление хорошенький. Тогда они только что переехали с Сахалина в Москву, ему было шесть лет.
Красивый ребенок настолько понравился фотографу, что тот превзошел себя и… заказчика. Через несколько дней его портрет украшал оконную витрину фотосалона, завлекая посетителей. Его отец, как сам рассказывал, ворчал на мать: «А где же наш навар от этого дела?» Купцов, одно слово, усмехнулся Роман воспоминаниям, говорящая фамилия.
Нет, такой сладкий мальчик Ульяне Михайловне вряд ли понравится.
Роман вспомнил себя студентом, когда вел кавээновские концерты в стройотряде. В меру разбитной, в меру сдержанный, в меру элегантный и бесконечно свойский. Женщины вешались ему на шею. Разные причем. Ему оставалось только разнять их руки у себя на шее и уложить. Не обязательно в постель… Он ухмыльнулся. Вот этот облик и надо запомнить. Он слегка откинул голову, сощурил глаза, чтобы зрачки мерцали таинственно и завлекательно.
— Уважаемая Ульяна Михайловна, — начал он, обращаясь к неведомой и невидимой женщине, — я прошу вас рассмотреть мое предложение… — Он приложил руку к сердцу и расхохотался. Нет, это не тот образ. Он снова закинул голову, заложил руки за спину. — Так как, мадам, вы готовы пойти на уступки? — Голос прозвучал хрипловато и походил на голос актера, который дублировал Чака Норриса в американских картинах. Да, ковбой, ни дать ни взять.
Он отошел от зеркала и решительно устремился в ванную. «Ну что ж, если она не отдаст добром, возьмем силой», — сказал он себе. Чего-чего, а номер, который ему нужен, он из нее вытряхнет.
11
— Теперь ты наконец понимаешь, что ничего просто так в жизни не происходит? — спросила Надюша, засовывая в рот иголки с белыми бусинками на хвостике. — Та-ак, повернись, я заколю корсаж. Теперь у тебя будет потрясающая юбка для коктейля после окончания конференции.
Ульяна улыбнулась:
— Весь Лондон упадет, ты хочешь сказать?
— Нет, если даже знаменитая Пизанская башня в Италии не упала до сих пор, а она много чего повидала, — в тон ей отозвалась на шутку Надюша. — Но ведь мы и не хотели, правда?
— Правда, — кивнула Ульяна, поворачиваясь перед зеркалом и, сама того не замечая, расслабленно, нет, даже томно, улыбаясь. Глаза ее становились узкими, как у сытой рыси.
— Знаешь, я хочу тебе сказать, если что-то вошло в твою жизнь, то это всегда не случайно. Ты чем-то это привлекла к себе и зачем-то. И это все равно когда-то отзовется в твоей жизни, рано или поздно.
Ульяна не отрываясь смотрела на себя в зеркало. Она всегда любила одеваться. Отец привозил ей из Москвы все, что нужно, когда она училась в институте, и, надо отдать ему должное, никогда не привозил вещей, которые носила его жена. Только новое, хотя жена была примерно ее размера, правда, ростом пониже. Но теперь Ульяна в основном носила джинсы и куртки. Что может быть удобнее при ее-то работе?! Конечно, она понимала и другое — даже в таком наряде только слепой не разглядит ее прекрасную фигуру.
Слепые, как выяснилось, среди охотников встречаются редко. Те, кто приезжал на коммерческую охоту к ним в заказник, оказывались вполне зрячими, так что за годы работы с ними Ульяна привыкла быть настороже. Ни с кем из них она в приключения не пускалась, она никогда не смешивала работу и удовольствие.
Ульяна молчала, ожидая, что скажет Надюша дальше, все еще не отводя от себя глаз. Надо признаться, она давно себе так не нравилась. Этот новый облик, очень женственный, требовал чего-то еще. Но чего?
Она знала, чего именно. Мужчину рядом. С таким голосом, как у того типа.
Ульяна почувствовала, как сердце дернулось, но усилием воли она вернула его на место. «О чем ты? — насмешливо спросила она себя. — Может быть, он кривой, или косой, или ростом тебе по плечо? Может, он был женат сорок раз и у него полсотни детей по всему свету? Он, может быть, вообще бандит и полжизни провел в тюрьме?» Но ей стало смешно от собственной запальчивости.
Она ведь не дурочка, и ей не восемнадцать лет. Голос, который она слышала по телефону, мог принадлежать только состоявшемуся во всех отношениях мужчине. В нем уверенность, сила, он не знает, что такое отказ. Он знает, чего хочет, и уверен, что все получит.
А если он захочет ее?
Воображение мгновенно нарисовало высокого широкоплечего мужчину с густыми темными волосами. Ей показалось, она видит его рядом с собой в зеркале, и вполне отчетливо. На его фоне она, в этом истинно женском обличье… Ульяна насмешливо улыбнулась, рассматривая свой наряд: юбка сметана на живую нитку, потяни ее — на полу останутся куски ткани, а сама она окажется в крошечных трусиках; гладкий, без всяких кружавчиков, лифчик слишком откровенный, из него груди почти вываливаются. Ну и как она ему такая?
Голос Надюши отвлек Ульяну, она не успела ответить на свой вопрос.
— Сестра моей бабушки, — продолжала Надюша свою мысль, — когда была совсем девочкой, написала письмо… только не смейся, Ленину.
Ульяна фыркнула от неожиданности, дернулась, и острая иголка впилась ей в талию.
— Я же тебя проси-ила, — протянула Надюша. — Стой спокойно.
— Уж очень неожиданно.
— Да, а сегодня про это слушать вообще чудно. Но я дорасскажу, — упорствовала она, вынимая изо рта, кажется, последнюю булавку. — А в самом конце социализма издавали тома к очередному юбилею вождя, и что, ты думаешь, она узнала? В томе, где из разных архивов собрали письма детей к нему, напечатано то самое письмо, которое она написала ему аж в восемнадцатом году! Так что ничто в этом мире не проходит бесследно, не исчезает. Оно все равно, так или иначе, возвращается.
— Да что же она могла ему написать? — удивилась Ульяна, слушая Надюшу вполуха, более занятая линией собственного бедра, обтянутого плотным текучим шелком. Интересно, думала она, а какой ее представлял себе тот тип, когда говорил с ней по телефону? Думает ли он, что девушка с ружьем «скотт-премьер» может быть вот такой стильной и, прямо скажем, обольстительной?