Внезапно он представил себе Ульяну, которая сейчас, наверное, лежит в постели. Он ощутил внезапный жар внутри. Нет, он не за этим сюда явился. За номером на ствольной трубке, вот это должно его волновать сейчас, а не женские прелести новоявленной Артемиды.
Но ведь влекут, черт возьми, и манят!
Роман легонько потянул на себя дверь и с удивлением обнаружил, что она поддалась. Ульяна не запирается на ночь? Вот это да! До чего хорошо ощущать себя в безопасности! Он бы тоже не отказался. Но если честно, то по привычке все равно заперся бы на ночь.
Затаив дыхание, с бьющимся сердцем, Купцов пошире открыл дверь, перешагнул через порог и ступил в сени.
Внезапно его ударила ревнивая мысль: а может быть, для кого-то оставлена дверь открытой? Специально?
Неужели для него? — самодовольно хмыкнул Купцов. Как она потрясающе смотрела на него, когда ела раков. Он почувствовал, как рот его наполнился слюной, а тело желанием. Ему хотелось тогда поцеловать ее в губы, еще соленые от раков.
Что бы ни говорил ему сегодня егерь — да и почему бы ему говорить правду первому встречному? — он не мог поверить, что рядом с Ульяной нет никакого мужчины. Поверить, что такая женщина, как она, может жить в полном одиночестве, просто смешно.
Вон ручка на двери в дом какая затертая, как будто сюда постоянно ходят и ходят люди.
Но Роман быстро одернул себя — вряд ли она в этом доме первый обитатель, наверняка дом принадлежит заказнику и в нем до нее тоже кто-то жил. Ручка может быть очень старой.
Он повернул ее — о Господи, и здесь не заперто!
Купцов потянул на себя и эту дверь, на него пахнуло теплом и запахом ночной фиалки. По тишине в доме стало ясно: в нем пусто. Просто Ульяна куда-то пошла. Среди ночи? А почему бы и нет? Может, у нее свидание? Или она снова у Сомовых, поспешил он кинуть себе успокоительную таблетку. И потом, если бы она была сейчас дома, то ее собака залаяла бы. У нее есть, он знает. Лайка, очень породистая.
Он втягивал в себя запах свежести и чистоты, который ассоциировался у него с Ульяной. Он постоял секунду и уловил другой запах. Так пахнет горелый порох.
Ульяна была на охоте. Она стреляла. Сердце толкало кровь с силой, словно накачивала ею все тело, до отказа. Здесь ее ружье, рядом. Наверняка это «скотт». Когда много о чем-то думаешь или говоришь, то этот предмет сам просится тебе в руки.
Итак, пытался Купцов успокоить сильно бьющееся сердце, ружье здесь, а ее нет. Поэтому… А если она спит в своей комнате? На всякий случай он откашлялся. Тихо. Нет, дом действительно пуст. И потом, в доме нет запаха женщины, он мог поклясться. Нет терпкого, зовущего запаха, который сразу уловил бы его неутомимый нос.
Осторожно ступая, Роман прошел вперед, к столу, на котором на фоне окна вырисовывались очертания компьютерного монитора. Он подошел, все более явственно ощущая запах металла, сгоревшего пороха и смазки… Принюхавшись, он мог бы точнее сказать марку бездымного пороха и название масла, которым Ульяна чистила ружье, придя с охоты. В голове мелькнуло — а ведь она могла бы поехать с ним на тягу. Сейчас, как же, одернул он себя. Если она не хочет даже показать ружье.
Ну и пускай не хочет, а он все равно его посмотрит.
Роман огляделся, в слабом заоконном свете он заметил то, что рассчитывал увидеть, отправляясь в этот дом.
На диване лежало ружье, оно было без чехла. Обычно таким оставляют ружье мужчины, наигравшись им — почистив, протерев, в сотый раз промерив все, что только можно, заглянув во все потайные уголки, которые только могут в нем отыскать. Даже самые загрубевшие от работы и табака пальцы проходятся как можно нежнее по тонкой гравировке на металле, проводят по завиткам ореха на ложе.
Это ружье лежало на диване, как женщина, утомленная мужскими ласками. Нагая и прекрасная.
А Ульяна? Кого видела она перед собой, наслаждаясь изгибами ложа и холодящими кожу стальными стволами? На кого еще вот такими же восторженными глазами смотрела она в своей жизни, как на «скотт-премьер»? Он узнает об этом. Он спросит ее, когда придет время.
Купцов сегодня не пил, но ощущал возносящее к небесам чувство эйфории. Ему кажется, что именно за этим и ходят на охоту мужчины, за первобытным чувством, которому есть аналог, но не полный — обладание женщиной. После этого такая же легкость, такая же уверенность в себе, в СЕОИХ возможностях, внутреннее освобождение и подсознательная надежда на нескончаемое возрождение…
Он не отдавал себе отчета в том, что делает, его сердце бухало в груди, как отбойный молоток, причем так оглушительно громко, что если даже хлопнет входная дверь, он все равно не услышит. Роман потянулся к ружью. Кончики пальцев уже ощутили холод металла колодки. Сейчас он узнает номер ствольной трубки. А значит, и номер, завещанный прадедом.
Роман передвинул пальцы, они точно, привычно и удобно легли на тонкую шейку ложа. Да, пара есть пара. Те же ощущения, что и от его «скотта». Эти ружья просто должны снова стать парой. Он готов на все, чтобы это произошло. Он даже… женился бы на ней!
Сердце не унималось, он наклонился поближе, пальцы нащупали цевье, указательный уже потянулся к кнопке. Вот сейчас он услышит легкий щелчок…
Раздался грохот, он хватал ртом воздух, но в горло лезло вонючее облако, оно оседало на гортань, душило и угрожало заполнить легкие. Все, до каждой клеточки. Глаза резало, словно тупым ножом, потом защипало, будто луковые капли, которые ему в детстве капала — бабушка в нос от простуды, заполнили глаза. Яркий свет, словно разом вспыхнул десяток юпитеров, давил на глаза, загоняя их внутрь.
Однажды его пригласили на телевидение, на передачу об оружии в качестве эксперта, он помнит этот свет, но тогда от него можно было увернуться. Но сейчас нет. Рубашка прилипла к спине от пота, который полил градом. Роман крепко сжимал ружье, оно было таким же холодным, как и прежде. Голос… Нет, это не голос режиссера телевидения, а совсем другой.
— Что вы здесь делаете? — прогрохотал голос.
Не в силах открыть глаза, Купцов закашлялся, перегнулся пополам, прижимая руки к животу, в котором, кажется, происходила революция вместе с гражданской войной, разжал пальцы и аккуратно опустил ружье на диван.
У него за спиной раздались торопливые шаги…
15
Летом в заказнике для охоты мертвый сезон. Подрастали в глубине леса птенцы, пуховички уже превращались в птиц, способных держаться на крыле, через месяц-другой они уже станут сбиваться в стаи вместе со взрослыми и готовиться к отлету. Щенки бобров, куниц, белок не по дням, а по часам увеличивались в размерах. Тучи комаров роились в воздухе, на вырубках, затянувшихся тонким осинником и березняком, наливалась огнем земляника, белела на болотах клюква в ожидании своего позднего часа. Кустики брусники покрывались краснобокими ягодами. Еще пройдет немного времени — и в заказник приедут любители грибов и ягод.
— Сомыч, — уговаривала его Ульяна, — зачем добру пропадать? Хорошо, для охоты мертвый сезон, но почему не пригласить ягодников и грибников?
— Пожалуй, ты, как всегда, правильно считаешь. Вечно ты меня цифрами к стенке припрешь, и нет мне никакого выхода, — ворчал он, но не сердито, а просто давая тем самым себе время на размышление. — Я обещаю додумать мысль до конца. У нас ведь с тобой как — ты полмысли кидаешь, я подхватываю и свои полмысли цепляю к твоей половине. Потому мы с тобой такие расторопные.
— Но что тут додумывать? Я звонила отцу, он сказал, что если нужно какое-то особое распоряжение, это на случай, если ты… сомневаешься… то он готов. — Хотела бы она сказать иначе и точнее: если ты, Сомыч, не хочешь брать ответственность на себя, то бумага будет, с печатью и подписью.