«Ч-черт, изделие так толком и не испытал. — Переживая, что погорячился, Башуров сбросил рукавицы, подобрал отлетевший от сетки штык и аккуратно обтер его о сгиб локтя. — Надо бы ухо зашить, всю форму измараю».
Тем временем возле клетки уже появился Кукловод, за ним семенил медбрат в не первой свежести белом халате. Глянув на окровавленного капитана, майор злорадно ухмыльнулся:
— Вы ранены, проводить второй бой я вам запрещаю. — Он повернулся к эскулапу, присевшему рядом с неподвижным телом, и без всякого выражения спросил: — Что там?
— Вскрытие покажет. — Тот кончиками пальцев дотронулся до огромной черной гематомы на правом боку «куклы», пожал плечами. — Думаю, обломок ребра проткнул печень, — мортем эфугири немо потест[15].
— Чего? — Кукловод вдруг зло оскалился, сделавшись сразу похожим на цепного пса. — Не хрен здесь, лейтенант, умничать. У капитана вон ухо висит клочьями, приступайте к оказанию помощи.
— Есть, товарищ майор. — Медбрат кивнул Башурову: — Пойдемте, капитан, подлатаю. И все же смерти не избежит никто…
Год 1990-й. Лето
— Да, с таким ухом прыгать не стоит. — Подполковник Ващенко покачал огромным, гладким, как бильярдный шар, черепом. — С завтрашних учений я тебя снимаю, заступишь дежурным по части. Осознал?
Подполковник был осанист и широкоплеч, как и полагается командиру отдельного разведывательного батальона спецназа, но лицом уж больно страшен: переломанный нос, шрам во всю щеку, нависающие над щелками колючих глаз надбровные дуги. Поглядывая на змеюк в его петлицах, Виктор никак не мог отделаться от навязчивого образа доктора-убийцы Менгеле. Дело в том, что в целях маскировки диверсанты находились в расположении учебного медицинского центра и экипированы были соответственно…
— Слушаюсь. — Капитан сделал вид, что до чрезвычайности расстроен упущенной возможностью пробежать пару сотен километров под ласковым южным солнышком.
— Ладно, костолом, — Ващенко вытер носовым платком вспотевший череп и глянул на подчиненного с плохо скрываемым одобрением, — свободен до завтра.
— Есть. — Будучи без фуражки, Башуров честь отдавать не стал, четко развернувшись, принялся выбираться из лабиринта коридоров учебного корпуса, где спецназовский батальон занимал целое крыло.
Наконец он миновал КПП и, очутившись на тихой тенистой улочке, какие обычно бывают на окраинах южных городов, упругим шагом двинулся к трамвайной остановке. Ехать предстояло с полчаса, с комфортом, — в полупустом вагоне можно было вздремнуть.
Городской парк утопал в буйной зелени, отовсюду, словно грибы, торчали соломенные шляпки, панамки, сачки, ведерки, у автоматов с газировкой толпились стаи ребятишек, где-то далеко из репродуктора лился голос безоблачного детства: «Наше счастье постоянно, ешь кокосы, жуй бананы, чунга-чанга-а-а-а».
В конце кипарисовой аллеи капитан уперся в железные ворота с веселенькой надписью поверху «Зоопарк» и, купив билет, протиснулся мимо злобной вахтерши с красной повязкой на рукаве. На то, чтобы проскочить бесплатно, мог решиться только самоубийца.
День был будний, времени до закрытия оставалось мало, посетителей — раз-два и обчелся. В одиночестве прогулявшись до вольера с хищниками, капитан близко, насколько позволяло ограждение, придвинулся к клетке с уссурийским тигром. Несмотря на жару, здоровенная полосатая кошка беспокойно металась за ржавыми прутьями решетки, однако, почувствовав к себе интерес человека, остановилась, настороженно, глухо зарычала. Башуров сразу вспомнил одну из многочисленных баек о том, как китайский дедушка посредством энергии ци сломал как-то тигру шею, в сомнении покачал головой: такому и ломом хребет не перешибешь, настоящая машина для убийства!
Капитан, систематически наведываясь в зоопарк, преследовал вполне определенную цель. Глаза — это зеркало души, тренируя взгляд, можно развить волю. Не мигая уставившись в желтые зрачки хищника, Башуров сосредоточился, мысленно представляя, что вместо глаз у него два мощных прожектора, и наконец про себя властно приказал: «В сторону!»
Тигр, почувствовав, что человек сильнее, отвел взгляд и, с досадой стеганув себя длинным хвостом, снова принялся мерить клетку шагами, а Виктор удовлетворенно отвернулся — теперь в гадюшник, серпентарий то есть.
Обычно он тренировал свою волю на овчарках в питомнике или с зеркалом, пристально глядя в глаза самому себе, однако по воскресеньям старался бывать в зоопарке, прекрасно осознавая тем не менее, что самый опасный хищник — это человек.
Тем временем посыпанная битым кирпичом дорожка вывела капитана на центральную аллею, и, глянув мимоходом в сторону бассейна с белыми мишками, такими добродушными с виду, а на деле хладнокровными матерыми убийцами, он оказался возле одноэтажного строения. Над входом красовалась свернувшаяся спиралью змеюка — точь-в-точь как у него на эмблемах.
«Здорово, твари». Капитан открыл тугую дверь и сразу очутился во влажной духоте полутемного зала, вдоль стен, подсвеченные изнутри, теснились стеклянные клетки со всевозможнейшими гадами. Башуров испытывал по отношению к змеям двоякое чувство. С одной стороны, это был трепет — сколько в них достоинства, красоты, скрытой мощи. Недаром на Востоке, желая сделать женщине комплимент, сравнивают ее со змеей! С другой — страх, почти панический, еще подростком стоило заметить в кустах треугольную гадючью голову, как тут же начинало бешено колотиться сердце и возникали два горячих желания — убить или убежать.
Однако диверсант обязан с гадами дружить, — не трястись от страха, а использовать их в своих интересах, потому капитану пришлось приучать себя к общению с ними долго и терпеливо. Оказалось, что снести стальным прутом голову гюрзе совсем несложно, а если резко дернуть за хвост зазевавшегося щитомордника, то все его незакрепленные внутренности моментально сдвинутся вперед и он станет совершенно беспомощен. Кроме того, как бы ядовита ни была змеюка, человек всегда неизмеримо опасней, и, осознав это, Башуров перестал бояться рептилий совершенно, начал даже получать удовольствие от присутствия поблизости мгновенной ярко окрашенной смерти.
Вот и сейчас он пристально, с восхищением следил за стремительными как молния смертоносными бунгарусами, столь же грациозными, как и их австралийские родственники тайпаны, любовался тигровыми и коралловыми змеями, надолго задержался перед клеткой со щитомордниками, пока в зале не появился полупьяный мужичок со шваброй и ведром с опилками, — дело шло к закрытию. Бросив напоследок взгляд на свернувшегося кольцами гремучника, Башуров выбрался наружу и покинул зоопарк под ужасные проклятия вахтерши, — похоже, здесь она была гвоздем экспозиции.
Вечер был теплый, чуть душноватый — ни ветерка, в воздухе разливался аромат расцветающих магнолий, — и капитану вдруг расхотелось возвращаться в опостылевшую общагу, гордо именуемую «гостиницей офицерской». Некоторое время он бесцельно фланировал в толпе загорелых аборигенов и вышедших на променад отдыхающих, затем увидел афишу и без колебаний завернул в кинотеатр. Давали двухсерийную картину с Жаном Маре в главной роли.
«Слюни сплошные. — Насладившись приключениями благородного графа Монте-Кристо, капитан, разминая затекшие члены, окунулся в ночную прохладу. — Правильно, можно быть добрым, когда всего до хрена, а вот отдаст ли кто последнее?»
В воздухе роилась мошкара, на скамейках млели парочки, активно предаваясь петтингу. Слышались веселые голоса, звуки поцелуев, женский смех, большей частью дурацкий. «Везет же людям!» Глубоко вдыхая после душного кинозала свежий аромат шиповника, Башуров, чтобы срезать путь, решил пройтись парком имени Буденного, хотя знал, конечно, что нормальному человеку в это время суток лучше бы туда не соваться. Ни одного целого фонаря, темнота — хоть глаз выколи, к слову сказать, выкалывали неоднократно.
«Ну, где же хулиганы?» Капитан задумчиво шел по таинственным в полумраке узеньким дорожкам, удивляясь, что не встретил ни одной живой души. А еще говорят, темнота — друг молодежи! Лишь на центральной аллее, на газоне под бюстом героя-конника, весело потрескивал костерок, вокруг, распивая, как водится, спиртные напитки, корежилась под гитару местная шпана. Заметив, что проехавший мимо с зажженными фарами милицейский «УАЗ» даже не притормозил, капитан с презрением армейского офицера сплюнул: жандармы позорные!