— Так вы, значит, и стихов моих никогда не читали? Ни одного стиха моего не читали?
Фурий, говоривший медленно и тихо, на этот раз высказался быстро и громко. Он даже опередил Аврелия, который уже начал было что-то говорить.
— Нет-нет, Катулл, — сказал Фурий, — некоторые стихи твои мы немножечко читали.
— Читали, — подтвердил Аврелий, решив во всём доверяться Фурию.
— Немножечко… — произнёс Катулл, глядя на Фурия. — И что же?
Фурий молча опустил голову, не зная, что отвечать поэту. То же самое сделал Аврелий. Но Катулл настаивал на своём. Он топнул ногой и так сердито воскликнул: «Я жду! Отвечайте!» — что Фурий и Аврелий вздрогнули. Однако оба продолжали молчать. Тогда Катулл улыбнулся и стал говорить таким же ласковым голосом, каким говорил Фурий.
— Вам показалось, — сказал он, — что стишки мои немножечко игривы?.. Так? Так?
Фурий кивнул. Кивнул и Аврелий.
— И вы решили, что и сам я пакостный развратник?
У Фурия от этих слов задрожали губы, у Аврелия из глаз покатились слезы.
— Ну хорошо, — сказал Катулл, — вы решили, что я чуть-чуть нескромный?.. Так? Так?
Юноши кивнули и тут же закрыли лица ладонями. Оба вдруг зарыдали так горько, что Катулл растерялся и принялся их утешать. Он старался напомнить им о чём-нибудь приятном. Стал расспрашивать о родителях, о мечтах. Поинтересовался, целовались ли они когда-нибудь с девушками. Фурий и Аврелий отвечали невнятно. Они что-то бормотали сквозь затихающие рыдания, что-то говорили, вытирая раскрасневшиеся щеки и беспрестанно всхлипывая. Наконец они успокоились и даже сами стали задавать Катуллу разные вопросы.
Но Катулл их уже не слушал. Лицо его было запрокинуто в небо. Он стоял неподвижно и держал возле ушей крепко стиснутые кулаки.
Когда же он перестал смотреть в небо и взглянул на Фурия и Аврелия, те бросились бежать прочь, потому что никогда ещё не видели, чтобы в человеческих глазах сверкала такая бешеная обида. Они бежали, спотыкаясь и падая. А вслед им неслись слова:
Так была написана песнь шестнадцатая, входящая в «Книгу Катулла Веронского» — бесценное сокровище мира.
Poena[5]
В детстве Катулл был очень любознательным мальчиком. Бывало, вытянет руку вперёд, раскрутится волчком, зажмурив глаза, потом останавливается и спрашивает у бабки Петронии:
— А что в той стороне света, бабушка?
— Там Этрурия, внучек, — отвечает Петрония ласковым голосом.
А сама думает: «Чтоб тебя черти съели! Уже целый день крутишься!»
— А за Этрурией что? — продолжает Катулл.
— За Этрурией Рим, сынок.
— А за Римом?
— Море.
— А за морем?
— Сицилия, Катуллушка.
— А за Сицилией?
— Опять море, милый.
— А за опять-морем?
— Африка.
— Ну хорошо.
Катулл снова раскрутится как следует и снова спрашивает Петронию о тех краях, куда нечаянно укажет рука. Подвижным был мальчиком. Ему и дела не было до того, что бабке всегда хотелось спать в загородном имении его родителя — на Бенакском озере, на кончике мыса Сирмион. Её усыплял там альпийский воздух. Катулла — наоборот — бодрил.