Выбрать главу

Циничный ветеран Валентин, как выяснилось, внезапно почувствовал симпатию к принцу Эону. Причем очень сильную симпатию, рожденную древней воинской традицией.

Не все жертвы битвы — новички. Ветераны тоже иногда умирают, не всегда фортуна на их стороне, а как может сложиться… И в ту ночь, ночь адского огня, диких криков, ярости дракона, хитрый и умелый Валентин чуть не погиб. Удача отвернулась от него на долю секунды.

Ветеран-убийца, мастер своего дела, выживший на сотне пыльных полей сражений, внезапно лицом к лицу встретил смерть на деревянных досках мачты. Он не учел, что палуба окажется скользкой от пропитавшей ее крови и будет сильно отличаться от пропитанной кровью земли во время сражения на суше. И поэтому, шагнув вперед, чтобы нанести очередной смертельный удар, как он делал множество раз в прошлом (что даже не помнил количество убитых им врагов), он поскользнулся. Валентин упал на спину, щит отлетел в сторону, хорошо хоть меч не выпустил, но рукой сильно ударился о палубу. Его тело оказалось открытым врагу и беспомощным. Пират мгновенно воспользовался прекрасной возможностью, издав вопль радости. До самого последнего дня Валентин не забудет конец вражеского меча, устремленный прямо в его незащищенный живот.

Но меч остановился, не более чем в дюйме, скользнул в сторону. Валентину потребовалась секунда, чтобы понять: причиной вражеского промаха явилось копье Эона, проткнувшее пирату грудь. Тогда Валентина самого парализовало на мгновение. Не от страха, а от странного удивления.

Пират до последней секунды жизни не терял намерения убить катафракта. Его неистовые черные глаза не отвели взгляда от глаз Валентина. И ярость в этих глазах не умерла, пока не умер сам пират. Меч продолжал целиться в живот Валентина, тело араба продолжало склоняться вперед, но пирата удерживало копье мальчишки. Молодого идиота — возможно, но сильного и бесстрашного — совершенно определенно.

Поэтому в тихие часы после окончания битвы, когда наставник парня стал его критиковать, называя идиотом, Валентин не позволил. Нет, совсем не позволил. И затем всеми было отмечено — всеми, кто знал эту смертоносную ласку, — что в одной небольшой группе прибавился новый член.

В группе товарищей по оружию Валентина. Так ее называл сам Валентин, и так ее называли другие. Эти немногие — очень-очень немногие — имели привилегию делить с ним кубок, держать в руках его оружие, критиковать его ошибки и делать комплименты его женщинам.

Эон, принц Аксумского царства, стал единственной особой королевской крови, допущенной в элитный клуб. Тогда и когда-либо в будущем. Но парень не возгордился. И не обиделся, что группа не монаршая и даже не из знатных господ. Она была одним из самых маленьких клубов в мире. Определенно одним из самых труднодоступных, только для самых избранных.

Однако все это произойдет в будущем. А пока арабов оттеснили на самую корму. По мере того как все большее их количество оказывалось на маленьком пятачке, им становилось труднее сражаться. Толкотня мешала даже тем пиратам, которые все еще были способны отражать атаку.

Но таких осталось совсем немного. Безжалостное наступление византийцев и аксумитов деморализовало основную часть пиратов, в значительной степени потому, что они уже считали себя на грани победы.

Большинство пиратов теперь волновало только, как убежать с корабля. Они старались перебраться на галеру, все еще прикрепленную баграми к борту корабля. Но галера вскоре оказалась переполненной беглецами, и капитан приказал отцепить багры.

Многие пираты просто прыгали за борт. Некоторые успели забраться на отплывающую галеру или на вторую, которую абордажные крюки еще удерживали на плаву. Но безжалостные римляне и аксумиты оттолкнули ее. Большинство пиратов утонули.

В конце концов на борту индийского корабля осталось около дюжины арабов. Они собрались небольшой группой, сгрудившись на самом краю кормы. Эти люди стали говорить с Велисарием об условиях сдачи. Со своей стороны полководец не возражал. И так было слишком много крови.

Но переговоры были мгновенно сведены на нет. Йетайцы, к которым теперь вернулось мужество, бросились на толпу на корме, выкрикивая воинские кличи. Услышав их, Велисарий приказал римлянам и аксумитам расступиться и дать йетайцам дорогу. Они заверши ли битву.

Варвары ни в коей мере не интересовались переговорами. И по этому все остававшиеся на корабле арабы были убиты.

Но резня ни в коей мере не стала односторонней. Пираты не были трусами и не собирались покорно склонять головы. Перед тем как умереть, они забрали с собой в мир иной нескольких йетайцев.

Хотя на протяжении этой схватки лицо Велисария оставалось бесстрастным, гибель йетайцев на корме принесла ему немалое удовольствие. Как он подумал, и катафрактам, и сарвенам. Судя по лицам Эона и Гармата — им-то уж несомненно.

Что касается отношения Усанаса — тут сказать было сложно. Наблюдая за последним финальным актом сражения сбоку, давазз комментировал его, переходя от философских замечаний о справедливом возмездии пиратам к веселым комментариям относительно некомпетентности варваров, неумеющих толком пользоваться мечами.

Он говорил по-гречески, не на хинди — языке самих варваров. Но по крайней мере у одного йетайца возникли подозрения насчет смысла произносимых слов. Один йетайец, угрожающе размахивая мечом, двинулся в сторону Усанаса.

Однако правду никто никогда не узнает. Усанас схватил воина за кисть и за горло, вырвал меч, сломал шейные позвонки и выбросил за борт. Другие варвары, наблюдавшие за сценой, после этого предпочли игнорировать все замечания Усанаса. Что для них оказалось лучшим вариантом, поскольку в дальнейшем Усанас переключился на рассуждения о ничтожности варваров вообще и йетайцев в частности.

Говорил он достаточно громко и достаточно надменно, чтобы его слышали все рыбы в Эритрейском море.

Глава 17

В последовавшие за битвой с пиратами дни многое изменилось. Только индийский корабль продолжал бороздить Эритрейское море.

Море осталось таким же, дул юго-восточный ветер. Он не изменял направления и надувал паруса с одинаковой силой каждый день (Гармат сообщил римлянам, что юго-восточный ветер — порывистый и яростный — сильно отличается от теплого и приятного, который через несколько месяцев понесет их назад). Море всегда казалось одинаковым, точно так же, как и слабо различимая береговая линия на севере. Теперь они шли вдоль берегов Персии, оставив позади Аравию и опасности, которые могли поджидать у ее берегов.

Из-за постоянно маячившей в поле зрения береговой линии Эон ежедневно с недовольством рассуждал о неуклюжих индусах. Его советник часто комментировал противоречивые привычки разных народов, например аксумитов и арабов (ну и греков, конечно). Правда, отдать им должное, все они смело выходят в открытое море, оставляя далеко позади берег, и пересекают любые водные пространства. Неизбежно следовали замечания Усанаса о неразделимой связи морского дела и аксумского бахвальства.

Но все остальное изменилось.

Во-первых, отношение Венандакатры к «гостям». Индус забыл о высокомерии и холодной, змеиной надменности. Он больше не игнорировал иностранцев. О нет, совсем не игнорировал. Венандакатра ежедневно приходил в гости, за ним тащилась группа жрецов. Компания по меньшей мере час проводила в беседах с Велисарием, Эоном и Гарматом. (Остальных Венандакатра игнорировал; они были просто обычными солдатами или, в случае Усанаса, самыми гротескными рабами в мире.)

Он также ежедневно приглашал Велисария и Эона (и из вежливости — Гармата) отужинать с ним в его каюте. Приглашение всегда принималось Велисарием — с энтузиазмом, Гармат выполнял долг, принц с мрачным видом подчинялся. Правда, он чувствовал себя, как мальчик, которого тащат за уши.