— Понимаешь, он не объяснял мне, как играть. А спрашивал. Заставлял, чтобы я сама думала. Говорил — ты же не обезьяна, чтобы я тебя дрессировал, не мишка на велосипеде. Давай сама. Куда идёт эта фраза, какая нота тут главная. И вот мелодия — это кто? Воин или поэт?… А Капитолина не так, она именно дрессирует, как в цирке. И хочет, чтобы я играла не как я, а как она хочет. Она точно знает, как надо. Вот что меня в ней бесит: она знает, как надо! Шаг влево, шаг вправо — расстрел!
— Ладно, Сень, не кричи, я понял. Ну, чего ты. Понял я. Про Марка знает она? Что вы занимаетесь?
— Нет, конечно, ты что! Она бы закопала нас обоих, и сверху села!
— А, выходит — ты занимаешься с Марком, а она думает, что ты сама такая талантливая.
— Вроде того, — кивнула я. Это он смешно сказал, я об этом раньше не думала. Хотя после Марековых уроков Капа иногда наоборот орала на меня, что всё не так. Но я-то чувствовала, что так!
— Повезло тебе с учителем, — сказал Панкратьев. — Значит, в Москву к нему ездишь?
— Два раза только. Только никому не говори, родители не знают.
— Сама, что ли?! Ну ты вообще!
— Я с Даней ездила, с братом. У меня такой брат… Как лучший друг.
— Слушай, ты такой счастливый чувак, Сенька, — вздохнул Панкратьев. — С виду и не скажешь. А у меня никого нет.
Я в первый раз подумала — а ведь правда. Счастливая. У меня и Данька, и Марек. И виолончель. У других ведь такого нет. У Панкратьева, например. Как вот он живёт!
— А я тут тоже в Москву ездил, — сказал он вдруг.
— Зачем?
— Просто. Смотреть. Сам ездил, ходил везде…
— А родители тоже не знают?
— Нет. Но если бы спросили — я б сказал.
— Как это? Если бы спросили, не ездил ли ты в Москву?…
— Ну, скажем, мама тогда позвонила бы и спросила — ты где? Сказал бы.
— И что бы тебе было?
— Не знаю, — пожал плечами Панкратьев, — У нас договорённость такая, не врать. Поэтому они стараются не давить на меня, чтобы это не испортить. Я не вру, ну и они мне тоже.
Ничего себе. «И они мне тоже». Я как-то раньше не думала об этом, врут мне родители или нет. Наверное, всё-таки врут. Но не специально, а так, по привычке. Вот он откуда такой, Панкратьев. Значит, всё-таки есть у него с кем поговорить. Надо же, родители… Но им ведь всё равно всего не расскажешь.
— Ты ведь мне тоже хочешь что-то рассказать, да? Ты же не меня хотел слушать, а сам говорить, — догадалась вдруг я.
— Точно, — сказал он. — Но не совсем. Про Марка хорошо, мне очень понравилось. Я люблю слушать вообще. Спасибо, кстати, что рассказала. За это… За доверие.
— Спасибо, что слушал…
Я вдруг испугалась на секунду. Испугалась, что это он сейчас так. А потом раззвонит всем про моего Марека. Страшно как. Нет, не может быть!
— А ты смелая, — сказал он вдруг.
— С чего ты взял?…
— Не боишься, что я расскажу кому?
Он мысли читает, что ли?! Я даже споткнулась. И он меня поддержал. За плечо. И я подумала, что ещё час назад мысль о том, что какой-то Панкратьев до меня дотронется, была бы отвратительной. А так — ничего, нормально. Нет, он никому не скажет. Точно. — Никому не скажу, не бойся, — сказал он. — Это такая штука, доверие. Таким не бросаются.
Мы шли всё дальше. Я вдруг поняла, что совершенно не представляю, где мы вообще есть. Я этой части города не знаю. Баржи какие-то на реке… Как будто в другом, совершенно не знакомом месте.
— А ты раньше школу прогуливал? — спросила я.
— Конечно. А ты первый раз, да?
— Да…
— Поздравляю… Не, ты не думай, я редко. Только если дело какое. Я вообще люблю в школу ходить.
— Чего? — не поняла я. Это так странно звучит. Как «я люблю варёный лук». Есть, наверное, люди, которые любят. Но я не видела.
— Люблю, говорю, в школу ходить. Интересно. Сижу, на людей смотрю… Как там, кто и что.
— А, так мы для тебя вроде зоопарка? — догадалась я.
— Ну да.
— А тебе не кажется… Вот тебе не кажется, что это может быть обидно?!
— Конечно, обидно. А я и не обещал никого не обижать. К тому же, я не запрещаю никому рассматривать меня. Так что всё честно.
— Вот ты, Панкратьев… Получается, что ты ставишь себя выше всех. Что ты у нас самый умный. А мы все так…
— Ну, не все. Ты, например, ещё ничего. А я действительно самый умный, да. Я так думаю. Ничего в этом такого нет. Вообще в нашем классе нетрудно самым умным быть. Наверное, многие так про себя думают, только не говорят. Да и ты тоже — разве нет?