— Ну, тогда черезъ воскресенье ко мнѣ… Квартиру мою, вѣдь, знаешь.
— Да какъ-же не знать-то! Вѣдь я по дѣлу Муходавлева два раза къ вамъ бѣгалъ.
— Только къ пустыми руками я на этотъ разъ не приходи. Я не люблю пустыхъ рукъ. Приходи съ гостинцемъ. Ну, пастилы, пряниковъ, апельсиновъ…
— Насчетъ этого дѣла будьте покойны. Я не сквалыжникъ.
— Ну, вотъ. А я тебя кофейкомъ попою. Да тебѣ, можетъ, и трехтысячную нсвѣету довольно?
— Маловато, Арина Тимофеевна.
— Сирота есть съ тремя тысячами. Другіе любятъ сиротъ.
— Сирота хуже, Арина Тимофеевна. У сироты напредки ничего быть не можетъ, а намъ такъ, чтобы и послѣ родительской смерти имѣть упованіе.
— Вишь, какъ разсуждаешь! Ну, прощай.
— Нельзя иначе, Арина Тимофеевна, человѣкъ я торговый. Желаю вамъ всего хорошаго.
Эти слова молодой приказчикъ крикнулъ ужъ вслѣдъ свахѣ.
1908