В целом модель производит впечатление гибкости, но это не более чем впечатление.
Тело опирается на локти. Видна правая рука (кроме предплечья), слегка видна правая подмышечная впадина, но волосы неразличимы, если они, конечно, есть. Правый локоть вонзается почти вертикально в диванный валик, жесткая материя едва прогибается.
Такое положение локтя и руки выпрямляет тело, наподобие колышка, - так выпрямлялось бы колышком или рукой (согнутой в локте) туловище обнаженного либо одетого человека, который читает газету или брошюру, лежа на животе, и выпрямляет туловище, упираясь локтями, лишь затем, чтобы установить между лицом и печатным объектом привычное для чтения расстояние. Этим приподнятым положением туловища объясняются выпуклость спины и вогнутость поясницы - то и Другое сильно бросается в глаза.
Нижняя часть спины безволоса. Фактура кожи очень тонкая, а сама плоть твердая и плотная - она почти блестит. Это основание выглядит бесполым, хотя длина, крепость, даже округлость, узкие бедра, изящные ляжки придают ему безусловно мужественный вид. Но лицо очень плохо видно, длина волос слишком двусмысленна, а туловище недостаточно открыто, чтобы можно было по вторичным половым признакам, как-то: борода, усы, соски, бакенбарды, губная помада, точно определить пол тела, видимого со спины.
Возможно, эту двусмысленность усиливает и сама поза. Эта спина могла бы принадлежать четырнадцати-шестнадцатилетнему подростку конкретного пола, который лежит на диване в ожидании процедуры, предполагающей подобную позу.
Впрочем, на этом ню нет никакого печатного текста, торговой марки, фирменного названия, призыва, предвыборного лозунга или рекламного совета. Поэтому различные прохожие, снующие вдоль огромного плаката, не интересуются им, и никто не пытается разгадать возможную идею.
БАР
Столько историй. Нужно поискать в лужице виски. Слышится этот гул, он гарантирован. Каждые три минуты слышен гул. Точнее, по песку бесшумно тащат железяки. Бесшумно. Они несут железяки. Железо. Цепи.
Слышится аромат виски. Ему нужно просто говорить, мы будем его слушать, с каждой рюмкой все отчетливее. Он говорит. Не говори. Мы шагаем по сухому или не совсем сухому песку. Сухому, понемногу, медленно, так медленно, что не слышно, как он сохнет под ступнями. Да, шум продолжается, негромкий, совершенно тихий, он не у нас в головах, беззвучный, он звучит не там, а рядом, мы знаем, что он звучит, но не слышим его.
Этот шум производят машины. Только и всего. Люди, сидящие внутри, пинками заставляют их тарахтеть. Вот даже пламя - вдоль бара, медно-красной стены. Мы ждали. Языки пламени лижут стены, обгладывают их своими зубами, белыми и жидкими, заполняются слюной и выплевывают слюну, точно устриц, брызжущие языки пламени, ведь языки пламени не вздымаются, будто молнии, а опадают. Вот они. Стекают по стене, изрытой желтыми и черными ранами, до самого пола и, падая каскадом, блекнут и остывают, пока не
становятся холодными, черными, белыми и жидкими, точно ледышки, что обжигают пальцы, тая в руках.
Мы рассеянно теребим ледышку в бокале, вынимаем ее, ледышка - это куб, имеющий форму куба, а когда он тает, форму языка и глотки: остается лишь лужица желтой маслянистой крови, откуда по длинным канавкам вырываются эти жидкие, вытянутые языки пламени, что сыплются мелкой желтой крупой, светятся блуждающими огоньками в тумане - там, на столе. Мы подносим бокал к губам, глотаем содержимое, песок из каждого бокала забрызгивает ноздри, как будто мы играем со своими детьми в сухом песке и наши дети с волосами цвета виски уже закапывают нас, земля высыпается отовсюду, она зеленовато-черная, жирная маска стекает, подобно лаве, по всему нашему телу - тогда мы разражаемся хохотом и веселимся с детьми, которые щиплют нас за колени.
Гул - я увидел винты в вышине, в красной и теплой ночи вертолет пролетает над головой, тысячи наших голов поднимаются, видят, как падают бомбы, и хохочут, потом окунаются в бокалы, где взрываются осколочные бомбы, которые кромсают тысячи наших лиц, откуда вытекает грязь, вертолет вертится вокруг своего винта, я швырнул свой бокал, до него долетел осколок, он падает, его поглощает песок. Песок поглощает огонь, который поглощает металл и черепа, который сжигает металлы и цвета, с закрытыми глазами и широко распахнутой зияющей пастью, что пожирает и засыпает на песке, на столе, переваривая пищу. Я не могу сказать, день сейчас или ночь, пожары озаряют темноту, это делается нарочно, это нарочно делают другие. Никого больше не видно, стол гладкий, мой бокал треснул, спустилась жаркая ночь, очень далеко в вышине, над нашими головами - какими головами? Больше никого нет, спустился шар черной жары, всякий раз, когда солнце краснеет, падает метеорит, и мы во тьме, оттуда струится огонь, густой, как нечистоты, огонь выливается нам на ступни, нет, это другие тела жарятся и танцуют под метеорами, а мы сидим перед своими бокалами и теребим ледышки, что поднимаются по одной в бокалах, как это умеют делать огоньки. Кто станет бояться алкоголя?