Я начал чуять, что в этом была какая-то тема.
— Попытайтесь не слишком напрягаться, — добавил он. — Тогда удары будут рассекать спину не так глубоко.
«А сколько людей на самом деле сохраняет достаточный для этого самоконтроль после начала наказания», — задумался я. «Это ты уже говоришь, чтобы меня помучить».
Я наблюдал за толпой, слушая, как он готовит кнут, стряхивая с орудия лишнюю жидкость, и позволяя ему размотаться позади меня подобно злому змею. Я позаботился о том, что не смотрел на Пенни, когда скорее почувствовал, чем увидел, как он занёс руку для первого удара.
Через моё сознание взрывом пролегла полоса пылающего белого огня, стерев из моего разума все остроты, какие только могли у меня быть. Я каким-то образом полагал, что, быть может, я смогу сжать зубы, и пережить всё, не издав ни звука, но моё тело взяло дело в свои собственные руки. С моих губ невольно сорвался странный визг — потому, быть может, что кнут ударил, когда мои лёгкие были наполнены лишь наполовину.
Животная сторона моего мозга ударилась в полную панику, и вменяемая, рациональная часть моего разума быстро исчезала. Мои уши услышали скользящий звук кожи по дереву, когда он откинул запястье назад, чтобы вернуть руку в исходное положение. Потребовалась каждая унция моей воли, чтобы удержаться, и не создать щит прямо в этот момент.
Второй обжигающий удар выбил воздух у меня из лёгких. Если это и сопровождалось криком, то я в этом не мог быть уверен. К этому моменту я и так уже перестал волноваться о том, издаю ли я звуки. Фрагмент моего сознания, бывший слегка рациональным, начал сравнивать мою нынешнюю боль с той болью, которую я переживал, когда меня мучил Мал'горос. Это было примерно как сравнивать яблоки с апельсинами, но конечным заключением стало то, что для этой боли у меня, по крайней мере, была хорошо определённая конечная точка.
«С другой стороны, то было тогда, а это… А-ах-х!!»
После третьей плети я был сыт по горло.
Не желая закрываться щитом или ещё как-то сдаваться, мой разум сделал единственное, что ему оставалось — сбежал. Соскользнув в полусознательное состояние, которому я, как архимаг, научился в предшествующие годы, мой разум нашёл укрытие в земле подо мной. Он не покинул моё тело полностью, но моё «я» из плоти и крови теперь стало гораздо меньшей частью моего сознания.
Вообще, впервые я вот так вот искал мысленного убежища в камне как раз перед тем, как бился с Сэлиором.
Остальную часть наказания я видел почти как сторонний наблюдатель. Моё тело продолжало дёргаться, и спазмы заставляли его непроизвольно двигаться после каждого удара, но я больше не испытывал боль так, как прежде. Она не была личной, скорее чем-то раздражающим, а не непосредственной угрозой моему здоровью.
Когда всё наконец закончилось, он вернул кнут обратно в ведро, и подошёл, чтобы помочь отцепить цепь от столба. Вернув более прямое управление управление своим телом, я выпрямился, и одной лишь мыслью разрубил железную цепь, мешавшей мне опустить руки.
— Я думал, вы сознание потеряли, — сказал он мне, поглядывая на испорченные оковы. Он также походя добавил: — А за эти вы, конечно, заплатите.
Я уже собирался было использовать свою магию, чтобы открыть на них зажимы, но мне в голову пришла другая мысль.
— Да ничего, — сказал я ему. — Я их сохраню, как напоминание.
Игнорируя толпу, я пошёл к Пенни. Каждое движение причиняло боль, и стоять прямо, не говоря уже о ходьбе, было верхом страдания. Я чувствовал, как кровь стекала по моей спине, но отказался от предложенной врачом помощи. Частичное помещение моего разума обратно в землю позволило мне дойти до Пенни, не споткнувшись.
Они положили мои руки себе на плечи, что вызвало новую вспышку боли в моей спине, а затем Уолтэр сделал нас невидимыми. После этого мы втроём направились домой, а я попытался забыть остаток дня. Ничего хорошего в нём не было.
Глава 54
Месяцы тихо миновали в Замке Камерон, и уже снова пришла весна. За всё это время я ни разу не вернулся в Албамарл. Королева послала несколько писем, но я их не читал. Мой рациональный ум знал, что в моём наказании плетьми она была не виновата, и не желала этого, но моё сердце почему-то просто не могло этого принять. Злился я не на Ариадну, а на сам Лосайон, а поскольку она его представляла, то я держался подальше от неё.
Однако я позволил Питэру читать письма, чтобы убедиться, что я не упустил ничего архиважного. Как только он сказал мне, что в них не было никаких приказов или повесток, я их сжёг. Обсуждать с ним их содержимое я потом также отказался. Я пока не был готов раскрыть свой сердце.