— Хочешь знать, как мучился стояком каждое утро, когда ты завтракала напротив, не замечая, что я вообще существую? — дыхание Василисы замерло.
— Я замечала тебя… всегда, — ответила еле слышно, и я продолжил, разжигая нас обоих.
— Как специально старался принять душ, услышав, что ты моешься, и взрывался фонтаном, только представив, что это ты снизошла до того, чтобы сжать мой член? — Резкий вдох, больше похожий на всхлип, и я как наяву увидел картинку в ее голове. Да, я очень надеялся, что Василису заводит мысль обо мне — мокром и содрогающемся в оргазме с ее именем на губах.
— Я… очень часто представляла тебя… мокрым и обнаженным. Жутко злилась на себя, но поделать ничего не могла.
Как же я хотел знать, ласкала ли она себя хоть раз, думая обо мне за эти годы, но для этих вопросов еще будет время.
— А еще я клал руку на стену между нами и ублажал себя, иногда не один раз за ночь, представляя, что касаюсь тебя. И лежал потом, перепачканный спермой, и клял тебя за то, как ты действуешь на меня. Достаточно грязная подробность?
— Се-е-е-нь, — умоляюще протянула Васюня и поерзала подо мной, подводя одним этим трением почти до грани. — Пожалуйста.
— Пожалуйста, что, малыш? — Конечно, я знал, чего она хочет, но эгоистично хотел услышать, как это прозвучит.
— Ты мне нужен… — и я увидел, как она покраснела. — Хочу тебя, — даже не шепот, а придыхание, но мне ведь больше и не надо.
Немного отстранился и проник свободной рукой ей под живот, продолжая удерживать руки, и чуть приподнял ее роскошную задницу мне навстречу. Медленно скользнул в нее, скрипя зубами от нетерпения, ведь знал, что после нашей вечерней невоздержанности Ваське могло быть больно. Секс — великолепное действо, и как бы ни был прекрасен сам процесс, его смысл в стремлении к разносящему мозг финалу. Но вот это самое первое движение, погружение в жаркую влажную тесноту женского тела — совершенно отдельный особенный кайф. Но только сейчас, с любимой женщиной, я осознавал каждым нервным окончанием, насколько же он особенный. Потому что с Василисой этот момент больше не было вторжением, а превратилось в настоящее слияние, полное шокирующее совпадение, и с примитивным физиологичным актом проникновения у этого события не было ничего общего. Прислушивался к ее стону, готовый остановиться в любой момент, но Василиса прогнулась мне навстречу, требуя больше. Моя жадная, такая страстная Снежная королева. Какой же дикий кайф быть единственным знающим, сколько огня скрыто под этим льдом. Смотрел, не отрываясь, как погружаюсь в ее тело, и просто дурел и от самой картины, и от ошеломляющих ощущений. Двигался плавно, неторопливо, балансируя на грани между удовольствием и самоистязанием.
— Сенечка-а-а! — протяжно стонала Василиса, и я понимал, о чем ее мольба. О скорости, о потере контроля, о прыжке с обрыва сдержанности в бездну острого кайфа. И кто я такой, чтобы отказать своей женщине в желаемом?
Сорвался в дикий темп, вколачиваясь в нее снова почти остервенело, теряя себя в судорогах ее внутренних мышц и хриплых криках общего оргазма.
— Господи, это всегда будет так? — спустя некоторое время пробормотала Василиса.
— Как?
— С каждым разом все лучше.
Я не смог сдержать идиотской самодовольной улыбки и просто спрятал лицо в шелковом золоте ее волос.
— На все сто я гарантировать не могу этого, малыш, но обещаю, что буду над этим работать, — ответил, стараясь не выдать, какую степень гордости собой испытывал в этот момент.
— А ты не боишься, что со временем это перестанет быть…
— У нас такого не будет! — отрезал я. — Молчи, женщина, ты мешаешь мне кайфовать!
Василиса насмешливо хмыкнула, но, однако, притихла, погрузившись в собственные ощущения послевкусия. А я лежал на боку, прижав Василису к себе, и в опустошенном экстазом мозгу родилась только одна мысль. Я никогда не смогу отпустить ее. Даже если вдруг случится именно то, чего больше всего страшусь, я просто буду пытаться изменить это. Снова и снова. Но расставание никогда не будет нашим выходом. Мы вместе навсегда. Окончательно и бесповоротно.
Василиса.
Как, оказывается, много я упускала в жизни. И дело совсем не в сексе. Какое это все же наслаждение — позволить себе быть влюбленной. Безоглядно, отчаянно, по уши, какие там еще придуманы определения для этого состояния внутренней щекотной невесомости, глупых неуправляемых улыбок и невозможности прекратить пялиться на мужчину рядом и восхищаться всем, что он делает. Даже самыми элементарными вещами. Как трет под душем свое тело, в котором я не вижу изъянов. Как чистит зубы, нещадно натирая щеткой и хмурясь. Как бреет лицо, забавно гримасничая и цепко всматриваясь в поисках пропущенных мест. Как пьет горячий чай, чуть прищуриваясь от удовольствия. Как ведет машину, бросая грозные взгляды на пытающихся подрезать нас придурков. Разве это нормально, пребывать в состоянии какой-то обдолбанной счастьем кошки просто от самого факта нахождением рядом с другим человеком? Похоже, да, потому что я чувствовала себя именно так, и мне это бесконечно нравилось. А особенно тот момент, когда Арсений вдруг застывал, что бы он ни делал, его серые глаза буквально вцеплялись в меня и темнели, а лицо становилось напряженным, почти злым. И я знала, чего ему хотелось больше всего в этот момент. Меня! А все, этого достаточно! Я тут же тоже вспыхивала, как спичка, и каждая клеточка тела кричала: «Да-а-а! Хочу-у-у! Немедленно!». И вот без этого всего я прожила столько лет? Все-таки счастье — это мощнейший наркотик. К нему привыкаешь, едва попробовав, уже без возможности исцеления. А все потому, что нет человека в своем уме, желающего быть излеченным от счастья. Его могут лишить тебя другие, или ты сам его потеряешь, совершив непоправимую ошибку, но отказаться от него осмысленно, я думаю, не в состоянии никто. Но мне больше не хотелось даже задумываться о плохом. Я хотела улыбаться, хотела любоваться, хотела тонуть в моем Сеньке, наверстывая все упущенное время мира. А он только и рад был мне всячески в этом потворствовать.