Я сплю как абсолютное дерьмо. Мои мысли не прекращают работать, и в итоге большую часть вечера я ворочаюсь и ворочаюсь. К пяти часам утра я просыпаюсь и просыпаюсь. Голова раскалывается, поэтому я глотаю несколько таблеток обезболивающего и принимаюсь за работу, собирая свои вещи до того, как проснется Лана. Я сосредотачиваюсь на задаче, пока она не будет выполнена, и мой багаж выглядит готовым к отъезду.
Моя комната выглядит так же, как и в первый мой приезд — пустой и лишенной всякой жизни. Единственное, что бросается в глаза — это фотография, которую я оставил на кровати.
Прежде чем выйти из спальни, я проверяю ящики и шкаф на предмет того, что я мог пропустить. Я чуть не забыл сложенный лист желтой строительной бумаги, который хранил на тумбочке. Дрожащей рукой я еще раз открываю открытку Ками.
«Выздоравливай, Каэль.»
Я обвожу изгиб причудливого сердечка, прежде чем спрятать его в рюкзак. Дверь напротив моей остается закрытой, поэтому я тихонько закрываю за собой свою и направляюсь к комнате Ками в другой стороне дома. Я никак не могу не попрощаться с ней.
Лане это может не понравиться, но я не могу уехать в реабилитационный центр, чтобы ее ребенок думал, что я бросил ее. Мысль о том, что она подумает, будто я исчез, не позаботившись о том, чтобы попрощаться — это наказание, которое я не могу вынести.
Ками свернулась клубочком под одеялом, прижимая к груди своего плюшевого ягненка. Она выглядит такой умиротворенной по сравнению со своей обычной дикой сущностью, когда она бодрствует.
Боль в груди, которая не проходит со вчерашнего дня, возвращается сильнее, чем когда-либо прежде. Тоска по Ками будет неизбежной. Ребенок пророс в меня, и мне кажется, что я оставляю с ней частичку своего сердца.
Ты вернешься.
Я сглатываю густой комок в горле и встряхиваю проснувшуюся Ками. Мерлин с шипением спрыгивает с кровати и ныряет под нее.
— Каэль? — хрипит она. Ее волосы напоминают рекламу лака для волос восьмидесятых годов, а пряди образуют шлем на голове.
— Привет, — моя улыбка в лучшем случае слабая, но я изо всех сил стараюсь держаться ради нее.
Она моргает еще несколько раз, чтобы прогнать сон из глаз.
— Что случилось?
— Я хотел попрощаться.
Она мгновенно хмурится.
— Попрощаться? Почему?
— Я уезжаю ненадолго.
— Куда?
Я тянусь к рюкзаку и достаю открытку.
— Помнишь, я говорил тебе, что заболел?
Она кивает.
— Я собираюсь сходить к врачу, чтобы больше не болеть.
Ее маленькие губы складываются в букву «О».
Я беру ее маленькую руку в свою и сжимаю ее.
— Когда мне станет лучше, я вернусь за тобой и твоей мамой.
— Как долго тебя не будет? — ее остекленевшие глаза разрушают последние остатки моего достоинства.
Ты не можешь не причинять боль всем, кого любишь.
Это проклятие, которое я планирую снять, но, тем не менее, это проклятие.
— Я не знаю, — это зависит от множества разных вещей, и все они связаны со мной.
Она шокирует меня, когда бросается в мои объятия и обхватывает мою шею, крепко сжав ее.
— Я не хочу, чтобы ты уходил.
Между ней и Ланой, я не уверен, что мое сердце выдержит эту неделю, не будучи разорванным в клочья.
Я поглаживаю ее по спине.
— Я знаю.
Она фыркает, заставляя мою грудь напрячься.
— Я буду скучать по тебе, — ее голос дрожит.
Боже, если я не уеду отсюда в ближайшее время, то в итоге вообще не уеду.
— Я тоже буду скучать по тебе.
— Ты обещаешь вернуться? — она смотрит на меня с мокрыми от слез ресницами.
Я смахиваю слезы, стирая свидетельства ее грусти.
— Обещаю.
Она тяжело вздыхает, и напряжение в ее плечах спадает.
— Но у меня к тебе просьба, — я кладу ее открытку обратно в рюкзак и застегиваю его.
Ее глаза расширяются.
— Ко мне?
— Да.
— В чем дело?
Я сделал серьезное лицо, как будто от нее зависит моя жизнь.
— Ты позаботишься о Мерлине ради меня?
Она задыхается.
— Ты оставишь его здесь?
У меня в горле запершило.
— Да. Я не могу взять его с собой, поэтому мне нужно, чтобы ты присмотрела за ним, — таким образом, у меня есть веская причина вернуться, хочет того Лана или нет.
Использую ли я своего кота, чтобы убедить Лану увидеться со мной снова? Безусловно.
Чувствую ли я себя плохо из-за этого? Ни в малейшей степени, хотя я позабочусь о том, чтобы на время моего отсутствия в дом доставляли еду и все необходимое, чтобы ей не пришлось ни за что платить.
Она встает во весь рост и сальтует мне.
— Я позабочусь о нем.
— И не забудь позаботиться о своей маме ради меня тоже.
Она наклоняет голову, крошечные хмурые морщинки на ее лице делают ее старше шести лет.
— Ты любишь любишь мамочку?
— Я люблю люблю твою мамочку больше всего на свете. Вот почему я собираюсь уехать за помощью.
Все ее лицо загорается от идеи, которая рождается в ее голове.
— А что, если мы поедем с тобой?
Черт. Достаточно одного покачивания головой, чтобы ее улыбка исчезла.
— Нет. Я бы хотел, чтобы вы могли, но это то, что я должен сделать сам, — я обнимаю ее в последний раз, прежде чем подняться.
— Но ты вернешься, — говорит она.
— Я вернусь — ради тебя и твоей мамочки.
— Пообещаешь на мизинчиках? — она протягивает мизинец с колеблющейся улыбкой.
Я соединяю наши мизинцы вместе и пожимаю его.
— Обещаю на мизинчиках.
Я целую ее в последний раз в макушку, прежде чем повернуться. Мой шаг замедляется, когда я вижу Лану, прислонившуюся к дверной раме, ее темные глаза и непоколебимый хмурый взгляд.
— Привет, мамочка!
Она смотрит на Ками.
— Ты рано встала, — голос не звучит обвинительно, но взгляд, который она бросает в мою сторону, звучит обвинительно.
— Меня разбудил Каэль, — Ками бросает меня под автобус.
Я тоже тебя люблю, малышка.
— Почему бы тебе не попытаться поспать подольше? У тебя сегодня будет длинный день, — Лана больше ничего не говорит, уходя, оставляя меня одного закрывать дверь. Тяжесть, давящая на мои плечи, только усиливается с каждым шагом, который я делаю по направлению к входной двери.